Ферсман

Когда караван останавливался на ночлег, Ферсман и Щербаков обычно поднимались на ближайшую песчаную гряду и пытались вглядеться в безбрежное море песков, по ровному кругу сходившихся с небом. Перед ними были не голые песчаные дюны и барханы — ландшафт, чаще всего изображаемый на картинах, но характерный далеко не для всей пустыни. Вдаль уходило море холмов, гряд и бугров, густо заросших саксаулом и песчаной акацией. Далеко на западе виднелась гряда Копет-Дага, — тонкая синяя черта. Там, на западных границах Кара-Кумов таинственный Узбой когда-то проложил свое ложе.

Карта рассказывала, что центральные Кара-Кумы, где скиталась экспедиция, перерезаны почти пополам линией Унгуза — высохшего речного русла, описанного одним из первых последователей Кара-Кумов, поручиком Калягиным, или системой впадин, вытянутых в одну линию, как думал другом русский путешественник — Коншин. На расстоянии двух-трех десятков километров, не доходя до Унгуза, среди песков должны были открыться серные бугры Кырк-Джульба, что значит «Сорок холмов».

Судя по всем приметам, заветные холмы уже давно должны были бы появиться, но либо приметы обманывали, либо подводила карта, — так или иначе кругом расстилались лишь одни безбрежные пески.

В центральной зоне пустыни, против ожидания, ландшафт становился все более и более привлекательным. Волнистую поверхность песков оживляла густая поросль разнообразных кустарников. В пониженных местах встречались рощи стройной песчаной акации, или сюзеня; на склонах росли раскидистые белые или песчаные саксаулы. Ближе к вершинам появились стелющиеся шапками кустики «четты» — растения, приспособленного к небольшим перемещениям песка. Изредка встречались мелкие кустики сингрена, и местами пробивалась тонкая зеленая травка — пустынная осока, или илак.

На остановках Ферсмана приходилось снимать с седла. Ом себя все еще чувствовал плохо и с трудом добирался до палатки. Постилали кошму и укладывали его под одеяло на вольном воздухе; для подкрепления он выпивал стакан вина из мудро продуманных щербаковских запасов. Спустя некоторое время Александр Евгеньевич обыкновенно привставал, садился, доставал свою записную книжку и записывал в нее свои впечатления. А вечером, когда разводили большой костер, он подбирался поближе к огню и с помощью переводчика Анна Кули заводил беседу с туркменами.

Он очень любил эти тихие звездные вечера, эти мирные беседы, помогавшие экспедиции ближе знакомиться с туркменами, с их бытом, с их представлениями о природе и о пустыне Кара-Кумы. Костер догорал; долго еще тлели саксауловые угольки (туркмены были правы: пустынные саксауловые леса оказались неистощимым источником топлива), а участники экспедиции погружались в глубокий крепкий сон. Ему способствовал свежий воздух, утомление от непривычной езды по пескам и удивительная тишина. Несколько шагов в сторону, и уже не верится, что рядом лежат люди и за спиной полыхает огонь костра.

«Под утро мы мерзли, — вспоминал Щербаков, — и неохотно расставались с постелью. Вяло шли сборы. Застывшие руки с трудом увязывали вьюки. Первый час быстрой ходьбы согревал окоченевшие члены, а спустя недолгое время уже становилось жарко от лучей восходящего солнца. Так шли дни за днями… Вообще все так походило одно на другое, что память только с трудом могла воспроизвести детали пройденного пути».

Только на десятый день с вершины песчаного увала исследователи увидели верхушки остроконечных гор и скалы. Среди однообразия песков путники теряли масштабы и, подобно тому, как восходящая луна кажется громадной, когда она только начинает подниматься над чертой горизонта, так и эти «останцы»[52] как бы рождавшиеся из сплошных песчаных волн, показались путникам величественными громадами.

«Все кажется грандиозным в этой обстановке. Как часто мелкие камни высотой в полметра или метр мы принимаем за фигуры людей. Скалы в десятки метров кажутся здесь высочайшими, поднявшимися в небо вершинами. И нам понятны становились рассказы местных жителей о всех диковинках этого края», — читаем мы в дорожном дневнике А. Е. Ферсмана.

Еще дальше, за холмами, виднелась какая-то полоска, едва различимая в бинокль. Это была линия так называемого Заунгузского плато. Здесь и должны были находиться знаменитые холмы.

От добрых вестей караван оживился. Солнце уже садилось за горизонт, когда маленький отряд вышел на огромное солончаковое поле, окруженное желтыми грядами песков. Посредине высился грозный, отвесный, казалось, почти неприступный Чеммерли — первый из «Сорока холмов». В багровых лучах заходящего солнца резкими тенями у подножья холма выделялись выдутые ветром карнизы.