Ферзь – одинокая фигура

Испокон я был уверен, что Юрий Малахов – сирота, а родители умерли давным давно. Почему я так считал? Да и не только я – все участники следствия!.. Юрий сам сказал так, и в этом мы ему поверили. Он не предъявлял свидетельств о смерти, но и врать-то смысла не было. Будь родители живы или мертвы – это никак не влияло на решение суда.

И вот теперь всплывает… Мать убита отцом два года назад. Отец жив до сих пор – в месте лишения свободы.

Сынуля

– Как ты это делаешь?

Я вел машину, Мариша задумчиво грызла ноготь.

– Тут вопрос многолетней практики… Я начала еще в старших классах школы и пристрастилась. Когда ногти крашеные, знаешь, какой лак вкусный!

Усмехнулся.

– Ты не использовала ни волевое давление, ни суггестию, но вся школа страстно желала тебе помочь. Как ты на них повлияла?

– Я и не влияла, вот в чем секрет. Просто попросила. Знаешь, какие чудеса творит вежливость…

– А если отключить режим дурочки?

– Все, отключила. Это вопрос безусловного доверия, или же – абсолютной конгруэнтности. Я просила так – теми словами, с той интонацией, мимикой – что у них не возникло настороженности. Они не усомнились, что именно я могу просить именно об этом. Прошла в щель их защитных систем, не задев колючей проволоки.

– Вот черт, а! Это же старые училки – насквозь закостенелые существа. Они вокруг себя нагородили бетонных стен, как в бункере! Если там есть щели, то в волосинку толщиной. Как ты сумела рассмотреть?..

Мариша пожала плечами:

– Провоцируешь меня на нескромность. Смотри, потом не жалуйся.

– И в мыслях не было тебя хвалить. Я из практических соображений… Мы хотим, чтобы человек, убивший жену, дал показания против сына. Как думаешь, много у него щелей в защите?

– А можно, я сыграю плохого полицейского? Можно? Ну, пожалуйста!..

Василий Малахов сидел по ту сторону железного стола. Лысый череп, морщинистый лоб, густые тяжелые брови, жесткие усы. Заключенный смотрел исподлобья, упершись обеими руками в столешницу. Полная фронтальная защита: сколько было у него бетонных блоков, все перетащил вперед и выставил между собой и нами в три слоя. Сквозь эту стену он не видел ничего – да ему и не нужно было.

Мариша минуту разглядывала Василия, постукивая авторучкой. Пером, колпачком, пером, колпачком… Легкие уколы перед артобстрелом. Видела ли Марина щели? Не знаю. Я не находил.

– Мы из ментуры, – ровно сказала Мари. – Хотим закрыть твоего сына.

Заключенный на миг сверкнул зрачками. Конечно, он молчал.

– Юрий – тоже убийца. Но половчее тебя.

Сделала паузу, вертя в пальцах ручку. Щелк – щелк.

– За полгода троих оформил.

И тут я увидел щель. Залп из крупного калибра не пробил бетон, но оставил тонкую трещину, в нее проблеснуло чувство: мрачный, недоверчивый интерес.

– Первой грохнул женщину, школьную училку.

Мари выложила на стол фото Петровской.

– Вторым – старика из редакции.

Новое фото: безрукий труп Ивана Березина.

– Потом – мента.

Еще фото.

– Сынуля превзошел отца. Это часто бывает.

Подвинула фотографии к заключенному. Он старался не смотреть… но не сдержался. При взгляде на Катерину что-то дрогнуло в лице. Тогда я увидел вторую щель: страх.

– Ты ни хрена не знаешь, – презрительно бросила Мари. – Откуда тебе знать.

Василий сжимал край столешницы, белели костяшки.

– Не ты его учил. Ты сразу вляпался, а он до сих пор бегает.

Бетонная стена крошилась, разбегалась паутина трещин.

– Ты вообще ничего не знаешь про своего сына. По глазам вижу. Тут и спрашивать нечего. Зря мы пришли, не будет от тебя толку.

– Он мне не сын, – процедил Василий.

– Сам не лучше! Он троих убил, зато чужих. Ты – свою жену. Еще разберись, что хуже.

– Эта стерва мне изменила. Нашла себе кобеля.

– Да мне плевать. Не за тобой пришла.

– Про Юрия ничего не скажу.

– А я и не ждала. Пришла просто глянуть в твои глаза и понять: знаешь ты что-то о сыне или нет? Теперь сама вижу: не знаешь. Для тебя это – как ломом по голове.

Она глянула на фотографии. Неторопливо собрала их, сунула в сумку. Я следил за лицом Василия. Мрачный интерес, страх. И испуг, когда Мари убрала фото. Ему было страшно не знать.

– Зачем он их убил?.. – это Василий спросил, не Мари.

– Это ты меня будешь выспрашивать? Много чести.

– Я расскажу тебе, что знаю.

– Ты ничего не знаешь. Вырастил черта и сам не заметил. Это часто бывает.

Она поднялась.

– Идем, Вова.

Так и не сказав ни звука, я тоже поднялся. На лице заключенного отразилось отчаяние. Боялся, что мы уйдем сейчас, оставив его наедине с ужасом.

– Он таким и был! – чуть не крикнул Василий.

– Ты о чем?

– Юрий. Не я его вырастил.

– А кто еще?

– Говорю же – он не наш сын! Леночка не могла…

Малахов запнулся.

– Не могла иметь детей?

– Да. Мы ездили в детдом, она хотела… Юра очень ей полюбился, вот и взяли. Усыновили.

– Сколько ему лет было?

– Говорил, одиннадцать.

– Вы усыновили одиннадцатилетнего мальчика? Что за чушь!

Он оскалился.

– На хрена врать? Проверите же. Езжайте и спросите.

Назвал детский дом. Мари кивнула:

– Проверим. Ты мне скажи, как вы додумались взять такого взрослого ребенка? Младенцев полно.