Фестиваль

Она повернула и сразу же уткнулась в стену. Молча, он связал ей руки и приковал и стене. Ира приготовилась к самому худшему. То, что он будет резать, кромсать… она знала, он был мастер придумывать эти вещи.

Однако, с минуту Макс постоял, потом похлопал ее по щеке и ушел. Просто взял и ушел. Даже не прикасаясь к ней. У ее отлегло от сердца. Но тревога все равно билась в ее груди.

Может, он сейчас вернется, и тогда…»

Но Макс не вернулся ни в этот, ни на следующий день.

Зато с потолка капала вода. По одной маленькой капле. Кап-кап. Кап-кап. Ира не придала этому малозначительному факту значения. Главное, что он оставил ее в покое. Что он не причинил ей вреда. Или боли. Правда, она с трудом верила этому.

Ира поняла всю жестокость придуманной им пытки через два дня. Одна маленькая капелька воды стала весить в тысячу, в миллион раз больше. Капля врезалась в голову с безумным звоном, заставляя вибрировать от боли каждую клеточку мозга. Она не могла заснуть и ослабела настолько, что только цепи удерживали ее на весу.

Кап-кап. Кап-кап.

Она перестала соображать и готова была вынести любую пытку, только эту. Казалось, тонкие длинные иглы вонзаются в ее мозг. Глубже и глубже.

Кап-кап. Кап-кап.

Потом уже не иглы, огромные черные валуны скатывались на ее голову, разбиваясь о череп со страшным скрежетом. При каждом касании капли в глазах взрывались ярко-белые вспышки и мучительной болью разливались по всему телу.

Кап-кап. Кап-кап.

Через четыре дня она окончательно потеряла сознание. Когда Ира очнулась, то с трудом открыв глаза, увидела над собой лицо Наташи.

Глава 13

После первого заморозка, неожиданно нагрянувшего ночью, температура воздуха стойко застыла на нуле. Остекленевшие улицы, допуская через себя закутанных по-зимнему прохожих, покрылись белой корочкой потрескавшегося льда. Тротуары казались выстланными сверкающими холодными дорожками из мельчайших частичек снега.

Деревья выгнулись в предсмертном судороге, словно застигнутые врасплох ветви черного коралла.

Прогнувшееся небо на западе темнело, но не сразу, а как бы узкими закручивающимися слоями, образуя картину неумелого импрессиониста.

У коммерческой палатки на Чайковского топтались три потенциальных покупателя, видимо не в силах выбрать из всего многообразия предлагаемого товара.

Василий подошел сзади и уставился на пеструю витрину. Пива почему то не хотелось, наверное, из-за прохлады. Потенциальные покупатели с этим безмолвно согласились, потирая красные руки, закоченевшие на морозе.

Водки представлено было видов пятнадцать. Больше, чем какого-либо другого товара. Жвачки, например, предлагалось всего семь наименований.

Еще немного постояв, Василий догадался, что покупатели пытаются найти в приятном глазу разнообразии такой же приятный паритет для кошелька, отнюдь не отличающийся такой же буйной пестротой. Все это усугублялось извечным вопросом — быть или не быть. Имеется ввиду следующий день.

Василий приобрел бутылку вишневого ликера ядовитого цвета и шоколадку «Торрас» с миндалем, и провожаемый неодобрительными взглядами мужиков, направился к стоящему торцом дому.

Через улицу Римского-Корсакова, пересекающую Чайковского (прямо консерватория какая-то, — подумал Василий), проходил свежезамерзший прокоп, вырытый, как ему показалось, еще до его приезда, то есть месяца, три, три с половиной назад. На космических фотографиях ЦРУ этот прокоп значился как «малое оборонительное сооружение» и находился под пристальным наблюдением.

Застывшие куски земли валялись по обе стороны окопа на расстоянии двух метров. Через косые насыпи окопа проходила протоптанная дорожка со множеством замерзших следов.

Василий миновал первый подъезд, второй, — третий был Наташин.

Они встречались три дня назад, поговорили, попили чайку. За все три месяца он так и не сошелся с не близко. Так — поцеловал несколько раз, но это скорее, дружеский, братский поцелуй. Наташа по-видимому и сама не очень стремилась заполучить в его лице любовника, а Василий был доволен тем, что имеет.

Поначалу в незнакомом городе пришлось тяжеловато, ли друзей, ни подруг, не с кем словом перемолвится по вечерам. Когда на работе — повеселее, Василий и напрашивался в основном на ночные дежурства, потому что ночью на него находили приступы одиночества. Такие пошлые, зудящие до крайности приступы.

Познакомившись с Наташей, своими напарниками, которых он скорее терпел, с несколькими другими сослуживцами, он думал, что если все так и пойдет, то годика этак через два, станет своим в доску, и никто не будет помнить, откуда же он все-таки взялся. И потом, сейчас главное, это работа. Если Литвинов или хотя бы Архипов его заметят, дальше будет легче. Они помогли ему вначале, теперь требовалось грести самому, чтобы доплыть до чего-нибудь стоящего. Несколько удачных задержаний резко повысило его в глазах Семенова, и тот уже не смотрел, издевательски щурясь, как на маменькиного сыночка.