Фестиваль

– Ладно, друзья, пошутили – и хватит. Должен признать, что ваша прозорливость на самом деле не имеет границ и достойна всяческого уважения. Иду я не на завод, а куда – не ваше дело. Могу лишь твердо пообещать, что если вы будете себя прилично вести, никто из вас сегодня вечером не окажется в местном отделе внутренних дел.

– Напугал.

– Напугал – не напугал, а отбитые почки тебе, юноша, пока совсем ни к чему.

В это время скрипнула дверь, и из нее вышел мужчина – несколько грузноватый, в легкой, песочного цвета куртке и мягкой матерчатой шляпе, видавшей виды. Он неторопливо продефилировал к низенькой металлической ограде, уселся на нее, достал из кармана платок и, проведя им по шее, уставился в одну точку.

Флюсов не сразу узнал в этом важном типе своего добродушнейшего соседа – Леонида Владимировича Третьякова.

– Ну что, Сергей Сергеевич. Как дела? – Третьяков рассмеялся. – Напугали тебя мои соколы?

– Тьфу ты, блин…Леня, ну и шутки у тебя. Ты что, создал террористическую организацию, народ пугаешь?

Сосед миролюбиво кивнул:

– Создал кое-чего. На устрашение врагам. Но тебя-то они по ошибке тормознули. А ну, брысь отсюда, маргиналы.

Писатель крайне удивился манере обращения соседа с подрастающим поколением – подростки тут же растворились, оставив приятелей побеседовать в приятном одиночестве.

– Леня, ты становишься опасен.

– Пора, дружище, пора.

– Что – пора? – не понял Сергей.

– Разбираться пора кое с кем.

– В рамках нашего района?

Третьяков важно, по-молодежному сплюнул:

– На самом верху будем разбираться…

Флюсов посмотрел на часы, но внезапная эволюция соседа его так заинтересовала, что он решил задать ему еще пару вопросов:

– С кем же ты собираешься воевать, Леонид Владимирович? С правительством, с президентом?

– С предателями.

– А кто у нас сейчас в предателях состоит?

– Все, кто не с народом.

Флюсов загрустил:

– У тебя и лозунги боевые заготовлены?

– А как же. Винтовка рождает власть. Мао Цзедун.

И тут Сергей понял все. Он вспомнил собрание сочинений, которое выставил на подоконник абсолютно без всякой задней мысли.

Ну да. А этот их подобрал и от нечего делать сам начитался и молодежь просветил. Ну, теперь держись, район…

По дороге в Центральный дом литераторов машина два раза останавливалась для приобретения ее пассажиром баночного пива – оно всегда положительно расслабляюще действовало на Сергея Сергеевича, и поэтому от момента посадки в таксомотор и до момента вылезания из него у дверей ресторана его состояние и внешний вид изменились в значительной мере; даже видавший виды таксист не выдержал и обронил короткое замечание на этот счет. Снисходительно посмотрев на таксиста и жестом показав тому, что «сдачи не надо», Флюсов выдал почти экспромтом, как ему показалось, ключевую фразу последних дней:

– Я стал изменчив, как погода…

Глава десятая

Воскресным днем, где-то в половине третьего, за одним из уютных столиков ресторана Центрального дома литераторов сидел матерый народный прозаик Егор Бесхребетный и, чавкая и отрыгиваясь, цинично жрал плохо прожаренную осетрину. Напротив него, услужливо внимая мэтру, на краешке стула примостился тщедушного вида человечек, скорее всего, кто-то из начинающих.

– Ну что, Колек, – мрачно вещал кондовый классик, изредка запивая любимую рыбу прохладной водкой, – диагноз твой мне ясен. Начну без этих всяких… как они, суки рваные, называются… ну не важно. Короче – не очень. Слог есть, сюжетец – туда-сюда, некоторые места – в особенности глава про помойку истории – мне понравились. Но нет в твоем романе, знаешь чего? Народности! Ты вот… кто по национальности? Не отвечай – сам вижу, что от сохи, тогда должен быть завсегда с народом. А ты что пишешь? Почему у тебя в романе национальные меньшинства имеют место быть? Причем самые вредные меньшинства – реакционной направленности? Нет, что значит – просто евреи? Да я вижу, ты, дружок, еще политически не созрел для написания значительных полотен, ситуацию не ощущаешь. – Егор Данилович, в приливе патриотических чувств занервничав, закурил длинную душистую американскую сигарету. – «Камель»… Будь она неладна! Америкашки хоть и тупые, а сигареты делают добрые – горло так и дерет. Ну, так вот. Есть у тебя там один эпизод про старый колхозный трактор. Написан без знания предмета! Ты вообще трактор-то по-настоящему, когда щупал? Пишешь о том, чего не знаешь. Я вот в свое время разной херни нащупался – и вот результат: правдиво и талантливо отображаю действительность.

– Нет, я в свое время тоже работал на молочной ферме…

– Это кем же?

– Ну, этим, как его… дояром.

– Дояром?! Позор! Все, не говори ничего. Сиди и молчи, молчи и слушай. И больше никогда никому в этом не признавайся. И не перебивай меня.

– Вы говорили, что всегда талантливо отображаете действительность…

– А-а, ну да. Правильно. Так вот. Народ читает, сочувствует главным, а иногда и воторостепенным героям, переживает со мной, как автором, за их судьбы, чувствует, что я читателю не вру, и потому с радостью покупает мои книги.