Наконец, настал момент перекрестного допроса. Начал Чарли Берт. Он легко поднялся со своего места и с обезоруживающей улыбкой подошел к миссис Бичем. Она нервозно улыбнулась в ответ.
– Миссис Бичем… вы сказали, что видели, как мистер Брудос кого-то толкал от гаража к дверям кухни?
– Да.
Она вскочила со стула и принялась показывать.
– Он вот так вот прижимал ее к груди. Держал обеими руками перед собой и волок. У девушки во рту был кляп…
– О? Он заклеил ей рот скотчем?
– Я не говорила про скотч…
– Если она была, как вы говорите, с головой завернута в одеяло, то как же вы увидели кляп?
– Там было отверстие. Я видела кляп.
– Какого цвета было одеяло?
– Я не знаю.
– У вас дальтонизм?
– Нет… я просто не знаю. Но одеяло было с оборкой.
– Оборкой какого цвета?
– Я не знаю.
– Оборка – это прострочка по краю?
– Нет, отдельная оборка из ткани.
– Откуда вы знаете, что под одеялом была девушка?
– По фигуре было ясно. И я видела ноги в туфлях.
– Какого цвета были туфли?
– Я не знаю.
– Красные?
– Я не знаю. Но я видела чулки телесного цвета.
По залу пробежал шепоток – память свидетельницы была слишком уж избирательной.
– А что было надето на мистере Брудосе?
– Я не знаю.
– Как так получилось, миссис Бичем, что вы четко смогли рассмотреть дом Брудосов, когда их участок и участок вашей сестры разделяет высокая живая изгородь из вечнозеленых растений?
Давая показания, свидетельница непрерывно перебирала четки, лежавшие у нее на коленях. Теперь же она театральным жестом выбросила вверх левую руку и воскликнула:
– Господь мне свидетель,
– Миссис Бичем, – невозмутимо обратился к ней Берт, – если вы видели, как мистер Брудос с помощью миссис Брудос заталкивал девушку в… чулках телесного цвета, завернутую в одеяло, цвет которого вы не можете вспомнить, если вы видели, как они заталкивали эту девушку к себе в дом, почему вы не позвонили в полицию?
– Сестра попросила меня этого не делать.
– Ясно. Сестра попросила. А еще кому-нибудь вы говорили?
– Моему мужу.
Берт сделал паузу, чтобы до присяжных дошел смысл ее слов – что она не звонила в полицию, – а потом достал несколько фотографий с домом Брудосов, снятых из окна столовой сестры свидетельницы.
– Эти фотографии сделаны из окна столовой в доме вашей сестры, – сказал он. – Кажется, обзор оттуда неважный.
Миссис Бичем изучила снимки и подняла голову.
– Там на самом деле все не так.
– Но разве что-то не преграждало вам обзор на дом Брудосов? Живая изгородь, например?
– Нет, ничего не преграждало. Я стояла возле стола. Да, там была изгородь из кедра и еще деревья, но я все видела.
– Вы видели заднюю дверь дома Брудосов?
– Насчет двери я не уверена, – ответила она. – Я точно видела бетонную платформу, а дверь – не знаю.
– Как насчет вот такого ракурса? – сказал Берт, протягивая миссис Бичем еще одно фото.
Внезапно та заговорила куда более уверенно:
– На деревьях не было веток… ой, точнее, листьев – и я видела, как дверь захлопнулась. Простите, я не очень разбираюсь в деревьях.
– Но вы же знаете, что вечнозеленые деревья – кедры, например, – не сбрасывают листья?
– Да, – коротко ответила она. – Это я знаю.
– Но вы сказали, что четко видели тот инцидент
– Видела.
– Когда вы сообщили об этом… о том, что видели… в полицию Салема?
– Месяц назад.
Джим Стовал слушал рассказ Эдны Бичем, повторявший то, что она заявила ему, когда он приехал к ней в Бенд, штат Орегон, по требованию окружного прокурора. Тогда ее история его не убедила – и сейчас тоже.
– Но, – комментировал он позднее, – когда даешь показания перед жюри присяжных, никто не спрашивает твоего мнения – тебя спрашивают лишь о том, что ты узнал от свидетелей.
Допрос Эдны Бичем защитой показал, что она не предприняла никаких действий после того, как увидела нечто, требовавшее вмешательства. Она просто не могла видеть то, о чем рассказывала.
Дарси почувствовала себя немного лучше.
А потом снова хуже – потому что обвинение вызвало свидетельницей Меган Брудос.
Меган медленно вошла в зал суда – крошечная фигурка в синем платьице с пальто, переброшенным через руку. Казалось, она вот-вот расплачется, но девочка храбро прошагала к свидетельскому стулу.
Она посмотрела на окружного прокурора Гортмейкера, ожидая, когда он задаст ей вопрос. Сначала он спросил ее имя, потом поинтересовался чем-то еще, чтобы помочь ей успокоиться, и только потом начал настоящий допрос.
– Меган, твои мама с папой велели тебе никому не рассказывать о том, что произошло в мастерской?
– Я… я не помню.
– Ты слышала крики или плач в мастерской в тот… в тот день в марте?
– Я не помню.
– На весенних каникулах ты видела девушку по имени Карен, которую твой папа привел в мастерскую, когда твоя мама была дома?
–
По залу опять пронесся шум, и Дарси едва заметно покачала головой.
– Когда Карен была там, твоя мама заходила в мастерскую и плакала? А потом выходила, шла в спальню, ложилась на кровать и снова плакала?
– Я не помню.