Февраль - кривые дороги

В палисаднике под ее окнами росли две березки, принесенные Настей из леса, куда ходили на экскурсию всем третьим классом: вырыла два крошечных деревца с уже распустившимися листочками. Ей говорили, что напрасно она загубила их — березки не примутся, а они прижились и теперь догоняли ее ростом.

Значит, прощай дом, прощай сад! Скоро поселятся тут незнакомые люди, зазвучат чужие голоса. И дом, привыкший к своим старым хозяевам, тоже, наверное, будет тосковать о них, недоумевая, за что покинули его прежние жители.

— Настенька, где ты? Мы поехали! — крикнула своей меньшой дочке Ксения Николаевна.

Настя не отвечала: ей хотелось еще немного задержаться в своем прошлом. Тогда Ксения Николаевна направилась было к крыльцу, но Мария остановила ее:

— Не ходи, мама, не мешай Настеньке, — и тронула лошадь.

Мария давно смутно угадывала в сестре что-то такое, ей самой не свойственное, возможно, даже не совсем обыкновенное, как сегодня, например, — грустное прощание с домом — и была полна желания покровительствовать Насте, оберегать в ней эту необыкновенность.

Г Л А В А VI

Городская почта работала исправно: что ни день, Настя, первой встречавшая почтальона, вручала сестре письмо от Михаила.

Тетка Акулина, за всю свою жизнь ни разу не получившая ни единого письма, тем более любовного, с почтительным уважением приглядывалась к молодой жиличке.

— Ишь как занозила парня, — с восхищением говорила она Ксении Николаевне.

Мать тяжело вздыхала: ее страшило предстоящее расставание с дочерью.

— Со свекровью-то не побоишься жить, если доведется? — спрашивала она у Марии. — В старину свекровь командовала над снохой по своей воле, и муж ни-ни заступиться... В бабьи ссоры не встревал.

— Ну, то в старину, — беспечно отзывалась дочь, встряхивая черноволосой головой. —Да и где она, эта свекровь...

А тетка Акулина, услыхав, о чем речь, непременно вставляла:

— Еще не родилось такой свекрухи, чтобы над вашей Марией верховодить! Я так думаю, Ксения.

С наступлением осени, едва лишь местный театральный кружок в нардоме возобновил свою работу, Мария, непременная участница его, стала снабжать тетку Акулину с сыном билетами на постановки, на которые жаждало попасть чуть ли не все население городка.

Тетка Акулина, став театралкой, подстриглась «под фокстрот» и купила себе шляпку.

Труднее всего было показаться в новом обличье первый раз на своей улице. Под руку с сыном она отважно прошла мимо сидящих на скамейках женщин.

— Гляньте-ка, наша Акуля горшок на голову нацепила. Фу-ты ну-ты, ноги гнуты! — неслось им вдогонку.

— Домохозяйки несчастные! — сдавала сдачи Акулина, гордясь своей принадлежностью к советским служащим: она работала нянечкой в городской больнице.

Заканчивался сентябрь погожими деньками бабьего лета. Настенька хрустела огурцами или хрупала сочной морковью. Ксения Николаевна с Акулиной готовили запасы на зиму: тяпали капусту сечкой в деревянном корыте, отмачивали и солили валуи. Тут Ксения Николаевна была за главную: сколько и каких специй положить в посол, она все знала.

Отлетало в прошлое, забывалось пережитое потрясение, однако Ксении Николаевне еще трудно было пройти по недавно знакомой улице мимо дома Родиона Гавриловича с чужими занавесками на окнах. Она далеко прятала в себе эту боль от детей, а мужа вспоминала лишь при молитве, жалела его...

Ежедневные письма Михаила «подточили», по выражению тетки Акулины, Марию. Ждать невесту целый год было сущим наказанием для жениха. Он так и спрашивал в письмах: «За что, за что? Немедля уходи с работы и приезжай. Мне трудно жить без тебя, пойми! Я бессилен в подробностях описать свои чувства!»

— Вот как! Наслушаешься таких писем, и в театр ходить не надо, — резюмировала тетка Акулина. Затем, дипломатично посматривая на Ксению Николаевну, добавляла: — Будь я на твоем месте, ей-ей, не стала бы томить девку... Известное дело — отрезанный ломоть!

Ксения Николаевна вспыхнула от досады.

— Кто тебе сказал, что я не пускаю Маню? Мы с Настенькой и вдвоем проживем. Балаболишь невесть что, — голос Ксении Николаевны задрожал, на глазах показались слезы.

— Мама, ну, мама же! — Мария подошла к матери, неловко положила руку на плечо, хотя хотелось обнять ее. Но привычная сдержанность в проявлении чувств не дала ей этого сделать

— Что мама? Собирай пожитки — и с богом. Или по нынешним временам, может, тебе, комсомолке, не нужно материнское благословение?

— Нужно, мама, очень нужно. Без твоего согласия я никуда не поеду!

Жених жил в Москве, как он сам признавался Марии, «на птичьих правах», то есть в общежитии, но это мало смущало его. Михаил знал многих женатых студентов, которые ради крыши над головой работали дворниками и не роптали на жизнь.

Работы Михаил не боялся: можно дворником, а можно истопником — с отцом не одно лето за кочегара ездил. Устроится!

Марию Михаил встречал на вокзале не один: с ним были два товарища по комнате. Они принимали горячее участие в судьбе своего однокурсника и ничего не имели против приезда Марии. Ее увеличенный портрет висел на самом видном месте в комнате, вызывая завистливые толки: