Читаем Февраль - кривые дороги полностью

Настя задержалась у одного из окон коридора с широченным подоконником, устремив взгляд в прилегающий к дому сад, где возвышался над снегом памятник Герцену: усталый, немолодой человек «с того берега», государственный преступник по документам официальной России — великий сын ее! Горько, наверное, было ему, уходя из жизни, сознавать, что дети его остаются без Родины, которой он столько лет служил верой и правдивым словом!

От институтских ворот на глазах Насти отделилась чья-то высокая фигура в волчьей дохе, и сердце ее стало падать... Она еще не могла поверить, но ясно видела: он, Кирилл Иванович! Да и многие студенты, заметив его, начали собираться у окон кучками, чтобы посмотреть на своего любимого писателя и даже кумира для некоторых, особенно после того как его сняли с его поста.

— Откуда вы взялись? Вот не ожидала, — проговорила Настя, протягивая сразу обе руки Кириллу Ивановичу.

— Прилетел из Риги. По своим и твоим делам. Два часа тебя по телефонам разыскиваю. Тетка Акулина явилась из магазина, объяснила, где ты. Собирайся! Без разговоров — в издательство. Умный редактор прочитал твою книгу, желает встретиться. Я представлю тебя. Помнишь, сегодня какой день?

Настя кивнула.

— Твой покорный слуга заставил судьбу повторить его вновь... Выйдешь массовым тиражом...

За рулем сидел все тот же Вася. Настя не успела выразить удивление, как Кирилл Иванович захохотал.

— С государственной службы, понимаешь, переманил к частнику! Не может же близорукий литератор обходиться без собственного выезда! Чего доброго, опять не туда заедет...

— Вы веселый какой!

— Причин нет унывать. Сидел на простокваше, работал, не разгибаясь, на сон три часа урывал. Дал почитать друзьям, хвалят! Сам вижу — за дело хвалят. А ты как тут, — он снова хохотнул, — без меня обходилась? Соскучилась небось по мне? Глаза выдают... Да, Ленька говорил тебе, что мы с ним в переписке состоим? Не-ет? Ну, над этим следует подумать... Имей в виду, к Новому году приготовлен тебе подарок — словарь Даля в четырех томах. Вещь литератору необходимая. Вышлю. Сегодня в полночь я улетаю. Боюсь из рабочего настроения выпасть. Тебе можно иногда звякнуть? Герой не озвереет?

— Смутно у меня на душе стало, нехорошо...

— Ерунда, пройдет. У человека, особенно творческого, неиссякаемый запас сил. А знаешь почему? Я объясню тебе: у нас есть куда спрятаться от беды, дурного настроения, чем заслониться. Нырнул в работу и... готово! Главное, суметь нырнуть.

— Мырнуть, Кирилл Иванович...

— Мырнуть — то в реку. Не путай! Тормози, Васятка, приехали.

Будущий редактор понравился Насте с первого взгляда.

— Мы с Кириллом Ивановичем единомышленники. Ваша повесть пришлась мне по душе за то, что вы не приукрашиваете действительности. Отрицательную героиню ни в коем случае не нужно перевоспитывать. Оставьте ее как есть. Только перестраховщик, не видящий дальше своего носа, может посоветовать такое! Литература — сила, она вечна, ее нельзя укладывать в прокрустово ложе газетных передовиц.

От редактора они с Кириллом Ивановичем вышли вместе и завернули к главному.

— Идем, познакомлю, чтобы не обижали без меня!

— Когда-нибудь, запомни, — сказал Кирилл Иванович главному редактору, прощаясь с ним, — литературные критики спасибо мне скажут за Анастасию Воронцову!

На улице у подъезда Настя наотрез отказалась от предложения довезти ее до дома, и Кирилл Иванович не настаивал. Веселости его как не бывало: лицо пасмурное, но все так же неотразимо привлекательное для нее. Время словно не имело власти над ним. Настя отвела взгляд. Ей теперь надолго хватит сегодняшних событий для воспоминаний и раздумий...

— Извини за назойливость, — заговорил Кирилл Иванович, — но я считал своим долгом толкнуть твою книгу, потому и побеспокоил тебя! Давай-ка рученьку и постарайся быть хоть ты счастливой!

— Почему «хоть я», Кирилл Иванович? — с беспокойством перебила его Настя, вдруг понимая, как нелегко и непросто, очевидно, живется ему сейчас, лишенному привычного положения и всего, что связано с ним.

— Ну, оговорился, а ты, репей колючий, цепляешься! Слушай лучше мое напутствие... Обязательно устрой свою жизнь разумно: большую часть времени посвящай новой книге. Торопись работать. Истинный писатель должен непрерывно трудиться. Помни, я слежу за тобой!

— Спасибо, Кирилл Иванович!

— Из спасибо шубу не сошьешь! — многозначительно возразил он, и в цыганских глазах его блеснул огонек. — Ладно, Настюха, до лучших времен! — И, подсаживаясь к шоферу, приказал: — Раскочегаривай коня, двигаем дальше!

Г Л А В А  XX

Первого марта Насте позвонил из издательства редактор, спросил, сможет ли она после женского праздника, не с утра, а со второй половины дня, бывать в редакции?

— Смогу, а что — уже?

— Да, ваша рукопись в плане. Замечаний, как вы знаете, у меня немного, предполагаю уложиться с редактурой дня в четыре. Итак, жду вас!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза