Читаем Февраль - кривые дороги полностью

— Что же касается повести «В степи», — заговорила вновь Настя, — то мое мнение таково: вещь в целом есть, но требует улучшения. Лично бы я ужала ее в первую очередь за счет диалогов, иногда не несущих никакой нагрузки, и желательно, чтобы каждая птичка пела своим голосом! Впрочем, должна признать, отдельные диалоги в повести на зависть хороши, прямо выхвачены из жизни! Тут есть у меня на бумажке конкретные замечания, возникшие при чтении, — добавила Настя.

Кирилл Иванович, довольный, озирался по сторонам, любуясь произведенным эффектом, он не терпел вялых, приглаженных заседаний и про себя благодарил Настю за подсыпанный перчик. Смела, отточила критические зубки, расшевелила молчальников!

После Настиного выступления языки развязались, заговорило одновременно несколько человек, перебивая друг друга.

— Друзья мои, не все скопом, давайте по очереди, — прикрикнул Кирилл Иванович на оживившихся делегатов.

Автор повести — невысокий плотный парень с широким добродушным, слегка красноватым лицом — не замедлил обратиться к Насте с просьбой:

— Нельзя ли мне получить ваши пометки в личную собственность?

— Берите, буду рада, коли пригодятся. Почерк у меня разборчивый!

По книге Анастасии Воронцовой докладывала женщина-писательница. Она начала с того, что стала читать свою рецензию.

«Воронцова написала хорошую книгу», — едва прочитала она первую строчку, как в комнате поднялся одобрительный шумок перезнакомившихся между собой делегатов. Затем в рецензии следовало изложение содержания повести с похвальными комментариями и заключением: книга отредактирована, сдана в печать.

— Можно слово? — попросил один из делегатов-москвичей, обращаясь к Кириллу Ивановичу.

— Да, прошу.

— Я не критик и буду высказывать мнение всего-навсего рядового читателя... Ну, скажем, немного разбирающегося в литературе, — издалека повел свою речь делегат. — Честное слово, — он осклабился, — все-таки зря раздавать такие эпитеты: хорошая книга и прочее!.. Книга у автора первая, и это чувствуется. Нет меры в описании производственных процессов, хочется пропустить страницу-другую. И на мой взгляд, необоснованно где-то в середине повести врывается герой, у которого потом завяжется роман. Читатель не подготовлен к его появлению, а надо бы. Да и по стилю требовательной рукой редактора не мешало бы пройтись.

Он принялся зачитывать отрывки из повести в подтверждение своих слов — сбивчиво, невнятно. Его перебили один раз, второй.

— Попал пальцем в небо, это здорово!

— В его исполнении плохо... Он любого классика угробит!

— Тогда я умолкаю! — обидчиво произнес делегат, и, к Настиному удовольствию, его не стали уговаривать.

Кто-то подвел итог не без торжествующих ноток в голосе, как послышалось Насте:

— Итак — мнения разделились!

«Возражать или не стоит?» — думала Настя, неприятно удивленная неожиданной критикой. После работы с умным редактором она была склонна верить, что книга ей удалась. А о производственных страницах повести похвально отзывался сам руководитель семинара — Кирилл Иванович!

«Интересно, скажет он это?»

— Вот так-то, Анастасия Воронцова, на широкую арену выходишь со своим трудом, на всю страну! — заговорил он, должно быть не замечая или не придавая тому значения, что при всех обращается к ней на «ты». — А глаза у всех разные... И к этому писатель должен быть обязательно готовым!

Настя вспыхнула, с досадой подумала: «Ох, и проницателен, чертушка!»

— Но я уверен, — продолжал Кирилл Иванович, — книга найдет своего читателя и будет иметь успех, с чем я заранее поздравляю ее сочинителя.

— Спасибо, большое спасибо! — поблагодарила Кирилла Ивановича Настя, в глубине души с трудом сдерживая обиду.

Получилось все же так, будто выступавший делегат со своей критикой остался правым, раз никто не дал ему отповеди!


Кирилл Иванович поймал Настю после окончания семинара — поджидал ее на улице у всех на виду, в полураспахнутом коричневом пальто, в нахлобученной на лоб пыжиковой шапке.

— Смотрю в окно — оделась, а не выходишь и не выходишь... Поехали, Настя, мы с тобой еще не виделись как следует. Кирилл Иванович взялся за дверцу. Настя шагнула в сторону.

— Не могу. Десятый час, мне домой пора!

— Да ты уж не обиделась ли на меня? — спросил Кирилл Иванович, внимательно приглядываясь к Насте. — Послушай, это из рук вон!..

— Да нет, Кирилл Иванович, я просто спешу, честное слово!

— Ну, как знаешь, — устало обронил он и полез в машину на заднее сиденье, не закрывая за собой дверцу.

И это немое приглашение почему-то убедительнее слов подействовало на Настю.

— Хорошо, довезите меня до дома!

Он тотчас нашел ее руку, взял в свою, поцеловал.

— Спасибо, милая. А у меня на душе сегодня муторно. Отвык, понимаешь, устраивать свои книги, унижаться. Бывало, секретарь отвезет рукопись, с каким договорюсь издательством, и готово. А теперь... — он помедлил. — Здесь план загружен, там перегружен. Щелчок за щелчком получаю по носу... Обещали прочитать в одном месте — надо ждать! Опальный тип я!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза