Февраль (СИ)

Но благодаря моему деспотичному супругу, почти все добрые чувства в моей душе сгорели дотла, умерли, исчезли, иссякли. Поэтому я вовсе не испытала никакого счастливого трепета, как любая девушка, получившая предложение руки и сердца от человека, к которому неравнодушна. И не перевернулась моя душа от чёрного отчаяния и тоски из-за обещания, данного Габриэлле Вермаллен.

Я, кажется, вообще никак не отреагировала.

Внешне – уж точно. Поэтому Гранье несказанно удивился, он ожидал, что я хоть что-нибудь да скажу.

– Жозефина? – Он легонько встряхнул меня, вновь заставив посмотреть на него. – Ты вообще-то слышала, что я сказал?

– Слышала, – отозвалась я. И сама удивилась, отчего вдруг так приглушённо прозвучал мой голос? Я тут изо всех сил старалась убедить в первую очередь саму себя, что меня ни в коей мере не тронули его слова, а тут, оказывается… Голос-то и не слушался! Ну и дела!

– И? – Продолжил Гранье, пытливо вглядываясь в моё лицо.

– Что?

– Это я тебя спрашиваю – что, чёрт подери? Почему ты молчишь?

– Отпусти меня, – еле слышно попросила я, наконец-то сказав ему «ты». И до того отчаянным, до того проникновенным был этот мой шёпот, что Габриель сдался. Руки его разжались как-то сами собой, и он растерянно посмотрел на меня, явно не ожидая такой реакции. Он даже спросил:

– Что с тобой?

– Ничего, – потирая плечи, нывшие после его железной хватки, я покачала головой. – Со мной всё хорошо. А ты иди к себе, пожалуйста. И не приходи ко мне больше.

– Что?! – Гранье с непониманием уставился на меня. – Жозефина, я тебя, право, не понимаю!

– А что здесь непонятного? Я отвечаю тебе отказом. Так яснее? – Я боролась с подступающим неприятным чувством отчаяния – в этот раз оно было каким-то болезненным. А ещё я нахмурилась, старательно изображая недовольство. Которого, по сути, и не было. Чему тут расстраиваться, когда мужчина, который тебе небезразличен, делает тебе предложение?

«Небезразличен», я сказала? Уже, кажется, во второй раз…

Ох, глупая Жозефина, какая глупая!

– Это я уже понял, – мрачно ответил Габриель. – Позволь узнать – почему?

– Потому что, чёрт возьми! – Воскликнула я. И поняла, что через пару секунд сорвусь, и буду уже не в состоянии внятно отвечать на его вопросы. Нужно было срочно отступать, срочно покидать поле боя!

– Это из-за того, что я беден? – Продолжил допытываться Гранье. На его взгляд, это была самая главная причина, но меня она лишь позабавила.

– Боже мой, что? Да какое это имеет значение! Скажем так: я не желаю объяснять тебе свои причины. Нет, и всё тут. Просто потому, что я так сказала.

– Ну, разумеется, дело в том, что я недостаточно для тебя богат! Я предвидел такую возможность. Жаль, что ты оказалась настолько мелочной.

– Я?! – Меня до того возмутило это предположение, что я позабыла о своём отчаянии на секунду. Поздно я поняла, что он говорил это нарочно, исключительно ради того, чтобы позлить меня – знал, негодяй, чем меня пронять!

– Что ж, неудивительно, – продолжил он. – Большинство женщин такие. Просто ты… ты показалась мне не такой, как все. Другой. Совсем другой. Видимо, я в тебе ошибся.

А, собственно, с чего это я вдруг его переубеждаю? Какая мне вообще разница, что он обо мне подумает?! Более того, это был отличный способ раз и навсегда прекратить с ним дальнейшие отношения.

Поэтому я кивнула ему.

– Выходит, ошибся! Мне жаль. Не хотела тебя разочаровывать! Прости, пожалуйста, Габриель! Видимо, тебе придётся поискать себе другую невесту – ту, которой наплевать на твоё социальное положение. И что-то мне подсказывает, что такая у тебя уже есть!

– Ах, вот как? – Недобро прищурившись, спросил он, пристально глядя на меня. А я ответила:

– Всего хорошего! – И, резко развернувшись, ушла к себе, наглухо закрыв за собой дверь, да ещё и занавесив её тяжёлыми бархатными шторами.

Я не могла больше его видеть.

Слишком велик был соблазн.

XVII

За завтраком Франсуаза со мной не разговаривала. Более того, она демонстративно игнорировала моё присутствие, делая вид, что не замечает меня и не слышит, когда я заботливо предлагаю ей клубничный джем для маковой булочки или побольше сливок в кофе. Это был её ответ на то, что вчера я так и не явилась к озеру, бессовестным образом сведя её с Гарденбергом. Теперь она надулась как мыльный пузырь и игнорировала мои попытки к ней подлизаться.

Но когда Габриель Гранье и Габриэлла Вермаллен объявили о своей помолвке, Франсуаза разом позабыла про свою обиду, и повернулась ко мне, изумлённо распахнув глаза. Не ожидала, видимо, такого поворота событий, хотя сама же говорила, что у старушки Жозефины нет ни малейших шансов перед юной красотой Габриэллы Вермаллен.

Зато меня это не удивило ничуть. И если Гранье думал таким образом меня задеть, то ничего, кроме моей снисходительной улыбки он не добился. Как мальчишка, право слово! Двадцать восемь лет за плечами, а ведёт себя как сущий ребёнок! Ну и кому он сделал хуже этим, господи боже?