Февраль

Да-да, одну из тех самых улыбок. Из коллекции настоящей француженки, перед которой ни один мужчина не устоит! Вон, Лассард, между прочим, уже потянулся ослабить ворот рубашки – ему стало тяжело дышать. Из-за моего очарования, или из-за своего ранения, вот что я хотела бы знать! Какого чёрта он вообще здесь делает, почему не соблюдает постельный режим?! И ведь не подойдёшь, не спросишь!

Деликатное покашливание за моей спиной в мгновение вывело меня из размышлений, я спохватилась и продолжила:

– А это Фрасуаза Морель, моя подруга и компаньонка.

Причём сначала первое, а потом второе. Молодой женщине в наше время не с руки было путешествовать в одиночку, разговоры могут пойти самые разнообразные. Особенно, если эта женщина француженка – тут уж точно пиши пропало, торопитесь же, заботливые матушки, прятать своих сыновей, коварная Жозефина вышла на охоту! А так, вроде бы, приличия соблюдены. Хотя я очень сомневалась, что Франсуаза сумеет меня остановить, если я вдруг и впрямь надумаю поохотиться. Да и что значит «сумеет»? Вряд ли она захочет. Вряд ли она даже станет пытаться! Определённо, мы с ней хорошо понимали друг друга, поэтому и поладили, несмотря на колоссальную разницу в годах.

– Вы не представляете, какое это чудо – встретить здесь соотечественников! – Смеясь, сказал Габриель, целуя мою руку. Взгляд его, при этом, был по-прежнему прикован к моим глазам, так же как и тогда, на лестнице. И от этих его зелёных глаз у меня неминуемо начиналась кружиться голова. Давненько со мной такого не было!

– Французы в Швейцарии? – я улыбнулась, кивком головы поблагодарив за поданный стул. – Что, такая редкость?

– Отель-то немецкий! – посетовал Габриель, изобразив безнадёжность на лице. – Здесь французов не очень жалуют. Хозяин-немец отчего-то невзлюбил нашу нацию. Доподлинно известны случаи, когда достойнейшим парижанам отказывали в размещении без объяснения причин, в то время как свободные номера имелись в наличии!

– Шустер разорится такими темпами, – с усмешкой сказал широкоплечий пожилой господин, седовласый, с аккуратной бородкой и пышными усами. У него были удивительные синие глаза, живые и добрые, в прошлом, наверняка, помогавшие ему очаровать не один десяток швейцарских красавиц, да и сейчас, признаться, не утратившие былого шарма.

– Ваша правда, мсье Гарденберг! – Согласно кивнул Габриель, подавая стул теперь уже Франсуазе, которая прямо-таки растаяла от этой любезности. И я её прекрасно понимала: лестным было внимание такого красавца! Интересно, а его подруга не взревнует? Я кинула на неё беглый взгляд, но девушка смотрела с любопытством, и претензий ни малейших не имела. С удивлением я заметила рядом с ней одну из тех женщин, что встречали нас во дворе своими страшными историями. Ту самую, с больной головой, мать юной красавицы-дочки, так подходящей на роль следующей жертвы. Запоздало я догадалась, что красавица-дочка это и есть мадемуазель Вермаллен, а эта желчная некрасивая женщина – её мать, госпожа графиня.

– Как это вас самого впустили сюда, в таком случае, мсье Гранье? – вяло поинтересовался ещё один широкоплечий господин со скандинавской наружностью. У него была прекрасная шевелюра, которая куда больше подошла бы юной девушке, нежели крепкому сорокалетнему мужчине – непокорные светлые кудри, торчащие в разные стороны. Причём налицо были все попытки привести их в божеский вид, но ни воск, ни фиксатуар, ни даже сладкий чай, похоже, не в силах были совладать с непокорными белокурыми локонами этого господина. Бедняга, подумала я с сочувствием. Вот это не повезло!

– Меня поначалу тоже не хотели заселять, когда узнали, что я из Парижа, мсье Эрикссон, – признался Габриель. Затем, коротко улыбнувшись своей подруге, сказал: – Но благодаря протекции мадемуазель Вермаллен, мсье Грандек изменил своё решение и для меня тотчас же нашёлся свободный номер!

– Какая удача, в самом деле, – недовольно пробормотал кучерявый швед, тот самый доктор Эрикссон. Помнится, мадемуазель Вермаллен упоминала тогда, что доктор не в ладах с Габриелем. Как выяснилось позже, доктор был не в ладах со всем миром, не считая своей жены, немолодой остроносой шатенки, что сидела по правую руку от него. – Ну а вы, мадемуазель Лавиолетт, за какие заслуги заполучили номер-люкс на третьем этаже? – Спросил он с явным вызовом. Я ему не понравилась, это определённо. Думаю, это взаимно: хамства я не любила и не терпела.

– Мартин, это невежливо! – Вполголоса осадила доктора его жена, но ему, похоже, не было дела до хороших манер. Гранье метнул на нашего недоброжелателя взгляд-молнию, и, видимо, собирался заступиться за нас, но в том-то и было дело – Жозефине давно уже не нужна была ничья защита! Я вполне могла постоять за себя сама.