Февраль

Этот вопрос волновал меня с того самого дня, как я очнулась, но спрашивать у Эрнеста я не смела. И не потому, что щадила его чувства, ведь в ответ на его трогательное: «Я люблю тебя, Жозефина!» было бы весьма обидно услышать: «Меня интересует только Габриель и ничего больше!» Скорее, я боялась, что он не ответит из вредности, или ответит что-то такое, от чего я снова впаду в беспамятство. Я боялась этой правды. И если она была жестокая, то это был как раз такой случай, когда я готова была умолять, чтобы мне преподнесли её сглаженной, осторожно, без леденящих душу подробностей.

Но всё оказалось куда как проще.

– Его похоронили здесь, неподалёку, в Берне, – ответил Арсен.

– Мы позаботились об этом, – добавил Томас тихо. – Всё было честь по чести, не беспокойтесь, Жозефина.

То есть, его тело не лежит до сих пор в полицейском морге, ожидая вывоза в Париж? Где его, наверняка, похоронили бы как собаку, и хорошо ещё, если бы публично над ним не надругались! Не знаю: облили кислотой, закидали тухлыми овощами… Французы – довольно жестокий народ, скорый на расправу. Или, это я снова фантазирую, да? Мы же всё-таки в цивилизованном мире живём! Наверное, ничего такого бы не было, его бы просто похоронили за кладбищенской оградой, не соблюдя обычаев. Зачем? Серийный убийца не заслуживает почестей!

Боже, Томас, спасибо, спасибо тебе! И тебе, Арсен! Ясно же, что мсье Хэдин не один приложил к этому руку. Я почувствовала обжигающие слёзы благодарности, но уже не намерена была их скрывать, и ничуть этого не стыдилась. Арсен сказал как-то, что всегда быть сильной вовсе не обязательно. Он был прав. Он был чертовски прав!

– Спасибо вам огромное, – прошептала я тихо, переводя взгляд с одного на другого.

– Вообще-то, это мсье де Бриньону спасибо, – справедливости ради сказал Арсен.

Что-что? Кому?!

– По всем правилам тело Габриеля Гранье должны были отправить на родину, в Париж, – сказал Томас. – В конце концов, Франция должна сама разбираться со своими сыновьями, это общепринятый закон. Вообще-то, так не делают, но мсье де Бриньон щедро разрешил нам забрать тело и похоронить его со всеми почестями.

Такого широкого жеста я от Эрнеста не ожидала.

– Ну, не то, чтобы «разрешил»… – Блестя тёмными глазами, добавил русский журналист. – Официально он не имел права давать нам такого разрешения. Он просто вручил мне ключ от комнаты, куда перенесли тело, и назвал время, когда у дверей не будет полиции. Дело оставалось за малым, и мы с Томасом справились без труда.

Я не видела ни единой причины для де Бриньона вступить в сговор с этими ребятами, не считая одной – он делал это ради меня. Он понимал, что для меня это важно. И, получается, из-за этого упустил очередной момент своего триумфа, возвращение домой с телом знаменитого маньяка-убийцы. Здесь было над чем подумать. Наверное.

Но я не стала. Куда проще мне было ненавидеть Эрнеста, чем начать испытывать эту неподдельную благодарность ещё и к нему, помимо Томаса с Арсеном. Жозефина ещё не научилась быть благодарной. Пока ещё нет.

– Никто, по сути, и не был против этой нашей… самодеятельности, – продолжил Томас. – Парижским властям важно было сделать так, чтобы убийца не представлял опасности, а уж что там дальше никого из них не тревожило. Разве что мсье де Бриньона? На его счёт я волновался больше остальных, потому что бедняга столько времени гонялся за Февралем, что для него это стало делом чести! Но он оказался поразительно великодушен. Что касается остальных: родственников у Габриеля не было, и некому было настаивать на том, чтобы его похоронили на родине.

– Ну, не то, чтобы «не было», – снова вставил своё слово Арсен. Он уже вторую фразу начинал с этих слов, и снова глаза его загадочно блеснули. – Помните Этьена де Лакруа, самую первую жертву? Парень с нарциссом, убитый в мае прошлого года?

– Помню, – тихо ответила я.

– Это был его брат, – с печалью в голосе сказал Арсен. – Старший брат, сводный.

А вот эту историю я знала. На прогулке, перед тем, как написать мой портрет, Габриель рассказывал о своём нелёгком детстве и о старшем брате. Их родила одна и та же женщина, но от разных мужчин. Первый был известным предпринимателем, но матушку Габриеля угораздило влюбиться в своего друга детства, когда на руках у неё уже был четырёхлетний сын, получается, тот самый Этьен. Габриель не говорил, как его зовут, но сейчас, когда Арсений упомянул о брате, я догадалась, что речь шла именно о нём.

Муж-предприниматель выгнал неверную жену на улицу, а ребёнка оставил себе. В результате чего Этьен де Лакруа рос в достатке, а Габриель Гранье, родившийся ещё год спустя, перебивался с хлеба на воду вместе со своими родителями. Матушка торговала цветами, которые выращивала во дворе их маленького домика, а отец работал мелким чиновником на почте, и денег едва ли хватало на то, чтобы прокормить семью.