Февраль

Подумав об этом, я испытала некую досаду – это ж надо, как неловко получилось! Испортили девушке свидание, заставили прятаться, бросить шляпку впопыхах! И приспичило мне именно сейчас взглянуть на этот дом? Селина меня не простит. Ей ведь, наверняка, нечасто удаётся вырваться из отеля – управляющий Грандек произвёл на меня впечатление строго человека, и, скорее всего, она бегала на встречи с возлюбленным в тайне от него. Вряд ли он поощрял бы такое поведение, и плевать ему на то, что она молода и влюблена! Ну, ничего, я найду способ, как исправить свою ошибку. Например, попрошу Селину у Грандека на целый день под каким-нибудь благородным предлогом, а сама отпущу её к любимому, но только так, чтобы никто не знал. Пусть это будет с ней наш маленький секрет! Улыбнувшись, я провела рукой по полям фетровой шляпки, которую всё ещё держала Габриэлла.

– Прекрасная вещица, вы не находите? И дорогая, должно быть!

О, да. Не дешёвая. Но вслух я ничего не сказала, лишь улыбнулась.

– Наверняка какая-нибудь знатная дама оставила, – шепнула мне мадемуазель Вермаллен, на удивление сообразительная барышня. – Никому из деревенских в жизни не накопить на такую красоту! Ох, прямо руки чешутся забрать себе, взгляните же, какая она милая! Жаль, не могу, воспитана по-другому. Оставим здесь? Хозяйка рано или поздно вспомнит, где могла забыть свою шляпку, и вернётся за ней. Правда же?

Да, так и поступим. А потом я извинюсь перед Селиной за то, что помешала ей своим приходом и заставила её прятаться. С улыбкой на лице я кивнула Габриэлле, и мы вместе положили шляпку на подоконник – туда, где она и лежала до того. Затем моя очаровательная собеседница поспешила к своему ненаглядному Габриелю, который ждал её у выхода, я замешкалась на секунду, приметив на том же самом подоконнике маленькую золотистую запонку. Она поблёскивала в солнечных лучах, будто изо всех сил стараясь привлечь моё внимание.

– Жозефина, вы идёте? – Окликнула меня Нана, остановившаяся в у порога. Все уже вышли, я оставалась последней, и времени на чрезмерное любопытство у меня не было. Прости меня, Господи, но я оказалась воспитана куда хуже Габриэллы Вермаллен. Без малейших раздумий, я смела запонку с подоконника, и, спрятав в ладони, быстро сунула к себе в карман. Понятия не имею, зачем я это сделала. Вероятно, мне хотелось рассмотреть её поближе. А, может, проснулась дремлющая до этого страсть к клептомании? Вот уж чего не хотелось бы, какой позор!

Нет, нет, убеждала я себя, быстрыми шагами догоняя Нану у дверей. Мною двигало обычное женское любопытство, не более! Запонку наверняка обронил кавалер моей Селины, когда они миловались вдвоём, пользуясь уединением старого домика. Этим же вечером я непременно верну запонку ей, и под таким предлогом обязательно попрошу Селину рассказать, кто же её кавалер? И, быть может, показать мне его? А что, я бы с радостью посмотрела!

Уверяю вас – то, что сама я была неспособна никого полюбить, вовсе не делало меня бесчувственной и бездушной эгоисткой (как любила говаривать Франсуаза). О, нет, всё совсем не так! Я обожала такие вот истории, и всегда с интересом слушала, а иногда и принимала непосредственное участие в становлении чьих-нибудь отношений. Думаете, кто познакомил Франсуазу с её вторым мужем? То-то же.

Да и Селина, несомненно, ещё скажет мне спасибо! Уж я-то что-нибудь придумаю!

Поэтому, сжимая в кармане своего платья маленькую запонку, я возвращалась назад в «Коффин» почти счастливой. Слушая весёлые рассказы Арсена о местных жителях, я смеялась вместе с Наной и Габриэллой. Счастливая и беззаботная, я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу Селину живой.

VII

Графиню Фальконе звали Виттория, а прозвище «мадам Соколица» [11] за ней закрепилось исключительно благодаря стараниям Габриеля. Ну, а кто же ещё мог выдумать остроумную шутку, и высмеять человека так, чтобы тот смеялся над самим собою громче остальных?

Всё это я узнала за ужином, где нас с горячей итальянкой наконец-то представили друг другу. Причём, как выяснилось, из нас двоих мадам Соколице куда больше понравилась Франсуаза, нежели я. Моя скромная подруга с первых секунд общения стала для Фальконе просто «милочкой», но и себя в ответ она разрешила называть точно так же. Мне с трудом представлялась Франсуаза, строгая и правильная Франсуаза, называющая «милочкой» пышнотелую мадам Соколицу, тогда как свою собственную дочь, малышку Манон, Франсуаза называла исключительно «мадемуазель Мари-Женевьев Морель», безо всяких там «милочек», «пупскиов» и «ангелочков».

– Только попробуй, предательница, польститься на чары этой итальянки, и я жестоко отомщу тебе от имени малышки Манон! – Прошептала я Франсуазе, пользуясь тем, что все увлечены очередной историей Габриеля, и не смотрят в нашу сторону. Франсуаза порадовала, на чары не польстилась, но вместо приемлемого «мадам Фальконе» называла её теперь попросту Витторией, думается, исключительно мне назло! Негодная Франсуаза! Ну, да бог с ней.