Февраль

– Есть один способ проверить твои слова, – ответил Эрнест, глядя на меня с таким видом, будто заранее уже знал о моей безусловной виновности. – Сними рубашку.

– Что?! – Я рассмеялась в голос. – Бриньон, в своём ли ты уме?

– Я ранил убийцу, когда гнался за ним. Сними рубашку, Жозефина, дай взглянуть на твоё плечо, и докажи мне, что это была не ты. Тогда я успокоюсь.

Ах, вот оно что!

– То есть, моего честного слова тебе недостаточно? – С вызовом спросила я, прикидывая в уме – что лучше, раздеться сейчас здесь, перед ним одним, или завтра – перед всей честной компанией его помощников и Витгеном заодно?

– Разумеется, нет. Я должен убедиться воочию.

– Стало быть, считаешь меня способной на эти чудовищные преступления? Думаешь, я могла задушить юную, невинную девушку? – Пока я искала пути к отступлению, Эрнест сдвинулся со своего места и неспешно подошёл ко мне.

– А это зависит от того, кто убил твоего мужа. Знаешь, говорят, это затягивает. Убьёшь одного, а потом не можешь остановиться.

– Это ты у доктора Фрейда вычитал? – Спросила я, глядя на него снизу вверх, когда он остановился совсем рядом со мной, такой высокий, такой сильный, такой… красивый.

– Что? – Он улыбнулся. – Нет. Это я наслушался от людей, подобных вам с Февралем, когда перед казнью спрашивал их, зачем они убивали невинных?

– Подобных нам с Февралем, – повторила я, искренне надеясь, что он не заметил моей обиды. – Вот как? Стало быть, ты приравниваешь меня к нему? К маньяку-убийце? Считаешь, что я такая же?

Он устал от моих вопросов, и тихо, но твёрдо повторил:

– Жозефина, покажи мне своё плечо.

А больше тебе ничего не показать?!

Ублюдок! Какой же ты ублюдок, Эрнест де Бриньон! Да как ты смеешь так думать обо мне…! Ты, которого я любила! Ты, которому я отдала своё сердце, свою душу! Ты, который предал меня! И почему-то грязным ничтожеством в итоге оказываюсь я, такая же как психопат Февраль, а ты – чистенький и благородный, действуешь на стороне закона!

Да что ты знал о Рене Бланшаре, моём муже? Что ты вообще знал о семи годах ежедневного ночного кошмара, в который превратился мой брак? Думаешь, он не заслуживал смерти? Думаешь, эта его шлюха Иветта не заслуживала смерти? Заслуживали, и ещё как! Я осознала это впервые, когда лежала в гостиной на первом этаже, а Франсуаза прикладывала холодный компресс к моей разбитой голове, после того, как этот ублюдок толкнул меня с лестницы. И пока я мучилась с сотрясением мозга, эти двое – Рене и Иветта – забавлялись на втором этаже, мы с Франсуазой слышали их стоны внизу, слышали, как скрипела кровать от их монотонных усилий.

А потом он решил, что я ему больше не нужна. Он встретил другую, моложе. И я очень сомневаюсь, по правде говоря, это эта девушка согласилась на брак с ним добровольно. Очень вряд ли. Куда охотнее я поверила бы в то, что её, юную восемнадцатилетнюю барышню, просто продали Бланшару для его утех, как и меня саму когда-то. И Иветта ему в этом помогала, она всегда и во всём ему помогала, она любила его. А меня ненавидела. И на эту девочку, как её там? – Марию Лоран – Иветте было наплевать. Она, возможно, и хотела, чтобы Рене женился на ней. Почему? Потому, что эта Мария Лоран была юна, и не столь опасна, как я. А меня нужно было как можно скорее устранить, оставить без средств к существованию, а если не получится – то и убить. Думаю, эта парочка ни перед чем не остановилась бы, в случае крайней нужды.

Вот только я их опередила. Мы с Дэвидом их опередили. А Рене так и не понял, с кем его угораздило связаться однажды. Он видел во мне всё ту же потерянную деревенскую девчонку, с заплаканными глазами и разбитым сердцем – бедный мой Рене, он по беспечности упустил тот момент, когда юное пугливое создание превратилось из ребёнка в настоящую дьяволицу.

За что и поплатился.

А теперь скажи мне, Эрнест де Бриньон, сукин ты сын, неужели эти двое не заслуживали своего наказания?! Чёрт с ним, с Рене – неужели Иветта не заслуживала смерти? После того как она сама, фактически своими руками столкнула твою родную сестру с обрыва в ледяную реку? Думаешь, такой поступок можно легко простить и забыть? Смириться и жить дальше? И ждать, пока Иветта и Рене, обезумев от своей безнаказанности, рано или поздно придут за мной?

О, нет. Рене научил меня бороться. Вот я и боролась. И перегрызла ему горло в конечном итоге. А для начала – ей. А ты ещё смеешь упрекать меня, жалкий ублюдок, в том, что я – такая же как Февраль?! Неужели у тебя ни на секунду не возникло мысли, что я не ради собственного удовольствия это делала? Неужели ты так и не понял, что я просто защищалась?!

Всё это краше всяких слов говорили ему мои горящие ненавистью глаза. И, я думаю, он меня понимал. Он всегда меня понимал. Раньше. Ещё до того, как бросил, вдоволь наигравшись мною.

– Жозефина, – хрипло произнёс он, но, почему-то, больше ничего не сказал. Я боялась поднять взгляд, я до дрожи в коленях боялась увидеть ту животную страсть и похоть в его голубых глазах. Я, действительно, этого боялась.