Февральская сирень

— То есть никакого личного интереса к Митинскому пустырю у вас нет, и то, что мы там тренировались, а собака нервничала, это простое совпадение? — Лельку было не так-то просто остановить, когда она стремилась дойти до самой сути.

— Я правда не знаю, почему ваша собака так странно себя вела, — сказал Дмитрий. — Я бы очень хотел это знать, но не знаю. А интерес, как вы это называете, к Митинскому пустырю у меня есть. Глубокий личный интерес. Дело в том, — Лелька внимательно посмотрела ему в лицо, заметив изменение в тембре голоса, — что пять лет назад на этом пустыре у меня убили сына.

Инна длинно присвистнула.

— Миша Воронов, — сказала она, блеснув глазами. — Семнадцать лет. Первая жертва митинского маньяка. Так, значит, вы его отец. Вы узнали о том, что началась новая волна убийств, и решили своими глазами посмотреть на место преступления. А чтобы все выглядело естественно, прикрыли свой интерес тренировкой с собакой. На тот случай, если убийца приглядывает за этим местом.

— Да. Именно так. — Он строго посмотрел на Инну. — Я надеюсь, вы не станете про это писать?

— Не деревянная, — обиделась та. — Я прекрасно понимаю, что можно делать, а что в интересах следствия не стоит. Кстати, если мне не изменяет память, когда произошло первое преступление, вы в милиции работали? Я еще пыталась с вами встретиться, но у меня не получилось.

— Работал. — Дмитрий склонил голову. — Потом ушел. Сейчас тренирую собак. А встретиться со мной у вас тогда действительно вряд ли бы получилось. Я и сейчас рассказываю вам об этом только затем, чтобы некоторые впечатлительные дамочки меня не боялись. — Лелька смущенно хихикнула.

— Простите меня, — сказала она. — Но вы правда очень подозрительно выглядели.

— Да ладно. — Он махнул рукой. — Вот что, дамы. Сейчас, когда все разъяснилось, я вам предлагаю пойти погреться в машину. Вы ведь на машине приехали? — спросил он у Инны. Она кивнула. — Вот и посидите там. У вас прямо глаза горят, так хочется пообсуждать все, что тут произошло. А мы с Максимом еще пару кружков с Цезарем сделаем и к вам присоединимся. Или вы все еще меня боитесь?

Лелька молчала, потому что оставлять Максима наедине с посторонним человеком ей не хотелось. Свою историю он вполне мог выдумать, но Инна решительно потянула ее за рукав куртки.

— Мы не боимся, — сказала она. — Я вас видела тогда, пять лет назад. Я приходила в управление, и мне вас показывали. Вы — это действительно вы, бывший мент Дмитрий Воронов. То, что вы не митинский маньяк, я ручаюсь. Пойдем, Лель.

— Блин, я такой дурой никогда в жизни себя не чувствовала, — устало сказала Лелька, залезая в машину. — Вот ведь правду говорят, что у страха глаза велики. Напридумывала себе всего.

— Ну, так-то ты не сильно ошиблась, — заметила Инна, заводя двигатель. — То есть он имеет отношение к Митинскому пустырю. Просто оно у него со знаком плюс, а не со знаком минус.

— Ничего себе плюс! Он в жизни испытал то, чего я больше всего на свете боюсь. Потерял сына.

— Надо будет из него как-нибудь подробности повытягивать, — задумчиво проговорила Инна. — Дело-то обрастает все новыми эпизодами. Газету будут рвать, как горячие пирожки.

— Инка, не смей! — Голос Лельки задрожал. — У него даже лицо изменилось, когда он про это говорил. И голос тоже. Не надо делать человеку больно, заставляя вспоминать весь этот ужас.

— Ему об этом ужасе каждое новое убийство напоминает, — возразила Инна. — И раз он мент, хоть и бывший, то думаю, что поедом себя ест, что маньяк до сих пор на свободе. Скорее всего он ведет собственное расследование. И я очень хочу быть рядом, когда его поиски увенчаются успехом.

Глава 7 Веселый клоун, грустный клоун

Если тебя никто не догоняет, значит, ты отстал.

Хань Сян-цзы

Он проснулся как от толчка. С ним такое часто бывало. Какая-то мысль приходила во сне, даруя спасение и выход из тупика, в котором он оказался, и он просыпался, вскидываясь на кровати и тут же понимая, что обманутый сонными видениями мозг вновь ничего не зафиксировал, а значит, ничего не изменилось. Да и вряд ли изменится.

Каждый раз он пытался усилием воли заставить себя не переходить от сна к яви, чтобы, оставаясь за зыбкой гранью реальности, досмотреть свой сон до конца, точно узнать рецепт будущего счастья, зафиксировать его в сознании, но у него не получалось. Только появляясь, тоненькая ниточка мысли разрывала сон в клочья, заставляя сесть в кровати с тяжело бьющимся сердцем и мокрой на груди футболкой.

С детских лет он всегда спал в футболке. Его жена, оставшаяся в мрачном, тяжелом прошлом, тогда, когда они еще были настоящей семьей, немало издевалась над этой его причудой, в которой ей виделось что-то немужское, ненастоящее.