Фиалка Пратера

У меня мелькнула трусливая мыслишка: Бергманн должен узнать новость от кого-то другого и лучше бы в мое отсутствие. В обед я попытался улизнуть с площадки. Не вышло.

– Идем, – позвал меня Бергманн, – отобедаем в отеле.

Этого-то я и боялся.

Само собой, в ресторане мы встретили Кеннеди с Эшмидом. Они о чем-то увлеченно говорили, Кеннеди как будто объяснял Эшмиду некий план: сложив на столе нож, вилку и ложку в квадрат, показывал что-то при помощи перечницы. Ни тот, ни другой не обратили на нас внимания, но, когда мы проходили мимо, Эшмид взглянул на Кеннеди и по-свойски, льстиво рассмеялся. Еще несколько буллдоговских режиссеров и руководителей посматривали на нас с опаской. Я спиной ощущал их взгляды.

За едой Бергманн держался задумчиво и угрюмо. Мы едва разговаривали, а я буквально запихивал в себя еду и боялся, как бы не вырвало. Сказать ему? Нет, духу не хватит.

Мы уже заканчивали, когда в ресторан вошел журналист Паттерсон.

Он со всеми здоровался, останавливаясь у каждого столика, чтобы пошутить и перекинуться фразой-другой. Я инстинктивно понял, что направляется Паттерсон к нам. Он прямо сиял злорадством глупца, который верит, что вот-вот сорвет куш.

– Так-так, мистер Бергманн, – начал он, не дожидаясь приглашения и присаживаясь. – Что я слышал! Это правда?

– Что – это? – с отвращением спросил Бергманн.

– Насчет картины. Вы ее бросаете?

– Бросаю?

– Отказываетесь. Уходите.

Некоторое время Бергманн с трудом переваривал его слова. Затем он отрывисто произнес:

– Кто вам такое сказал?

– О, ну знаете, – ехидно заюлил Паттерсон, – всё слухи, слухи…

Он пристально следил за лицом Бергманна, потом обернулся ко мне и с откровенно наигранным волнением спросил:

– Я лишнего не ляпнул?

– Не обращаю внимания на студийные слухи, – неосторожно ответил я.

Бергманн немедленно ко мне обернулся и очень зло спросил:

– Так вы тоже слышали?

– Наверняка это ошибка. – Паттерсон уже не скрывал злорадства. – Если уж вы ничего не знаете, мистер Бергманн… Хотя странно. До меня слух дошел с самого верха, так что сомнений быть не должно. Упоминали Эдди Кеннеди…

– А, ну если только в этом дело… – я отчаянно пытался дать Бергманну шанс притвориться, будто он в курсе, – то все легко объяснить. Кеннеди сегодня утром смотрел наш черновой материал… Такое легко истолковать неправильно…

Однако Бергманн отринул всякую дипломатичность.

– Кеннеди смотрел нашу пленку? А я ничего не знаю! Ничего! Мне не сказали! – Он снова развернулся ко мне: – Зато знаете вы? Вступили в сговор против меня?

– Я… я не подумал, что это важно…

– Не думали, что важно? О, совершенно не важно, если меня предают и обманывают! Не важно, когда мой единственный друг встает на сторону врага! – Он резко обернулся к Паттерсону. – Кто вам это сказал?

– Понимаете, мистер Бергманн… мне нельзя говорить.

– Еще бы вам нельзя говорить! Вы же у них на зарплате! Отлично, я сам скажу, кто это был. Эшмид!

Паттерсон попытался сделать непроницаемое лицо. Не получилось.

– Эшмид! – победно вскричал Бергманн. – Ясно же! – На нас обернулись люди за соседним столиком. – Уж я ему покажу за это бесстыжее вранье! Здесь и сейчас!

Он выскочил из-за стола.

– Фридрих! – Я схватил его за руку. – Постойте, не сейчас.

Должно быть, в моем голосе сквозило такое отчаяние, что прозвучал он повелительно. Бергманн смущенно замер.

– Поговорим с ним в студии, – продолжил я. – Так будет лучше. Сперва все обдумаем.

Бергманн кивнул и сел на место.

– Ладно, поговорим с ним позже, – тяжело дыша, согласился он. – Сперва надо увидеть его хозяина. Немедленно. После обеда.

– Хорошо. – Я только хотел угомонить его. – После обеда.

– Боюсь, я доставил вам дурные вести, – усмехнулся Паттерсон. Как же я ненавидел его в тот момент.

– Послушайте, – сказал я, – это ведь не отправится в печать?

– Ну… – тут же сделался уклончивым Паттерсон. – Естественно, я должен получить подтверждение… Если мистер Бергманн соизволит сделать заявление…

– Не соизволит, – твердо перебил я.

– Сделаю, – сказал Бергманн. – Я, несомненно, должен сделать заявление. Это уже не тайна. Пусть весь мир знает о предательстве. Я во все газеты напишу. Раскрою, как в этой стране предали иностранного режиссера, гостя. Для меня это откровенно нож в спину. Ущемление прав. Гонение. Я предъявлю иск о возмещении убытков.

– Я более чем уверен, – сказал я Паттерсону, – что есть разумное объяснение. К вечеру вы все узнаете.

Бергманн лишь хмыкнул.

– Ну, – издевательски улыбнулся Паттерсон, – очень на это надеюсь… Прощайте, мистер Бергманн.

Довольный, он покинул нас и направился прямиком к столику Эшмида.

– Грязный шпион, – прошипел Бергманн. – Пошел докладывать.

Через несколько минут мы покидали ресторан. Паттерсон, Эшмид и Кеннеди задерживались, и я взял Бергманна под руку, решительно настроенный остановить его, случись ему вдруг накинуться на них. Однако он ограничился громкой фразой, когда мы проходили мимо:

– Иуда Искариот советуется с первосвященниками.

Ни Эшмид, ни Паттерсон не подняли взгляда, зато Кеннеди довольно улыбнулся и позвал:

– Здорово, Бергманн, как дела?

Бергманн не ответил.