Фиалка Пратера

Наступила гробовая тишина, прерываемая только дыханием Бергманна.

Чатсворт сидел с видом человека, бросившего вызов всему свету.

— А если с ним не удастся договориться, я не стану ее делать.

Меня так и подмывало спросить, в курсе ли этих планов сам Моэм, но я понимал, что подобное любопытство в данный момент неуместно. Наши с Чатсвортом взгляды пересеклись, и я неловко улыбнулся.

Как ни странно, Чатсворт остался доволен. Он истолковал мою реакцию по-своему, и неожиданно его лицо тоже расплылось в ответной улыбке.

— Спорим, я знаю, о чем думает Ишервуд, — обратился он к Бергманну. — Он прав, черт побери! Сознаюсь! Да, я сноб, но очен-н-о неглупый сноб.

Бергманн вдруг стрельнул в меня глазами. Ну наконец-то, подумал я, он раскроет рот. Черные зрачки сверкнули, губы шевельнулись в непроизнесенном слове, руки дернулись в излучине жеста.

— Привет, Сэнди, — донеслось из-за спины Чатсворта.

Я обернулся и обомлел: возле столика стоял Эшмид. Ничуть не изменившийся за десять лет, не утративший ни привлекательности, ни стати. Шевелюра цвета жженого янтаря. До боли знакомый небрежный шик: спортивная куртка, шелковый пуловер, фланелевые брюки.

— Сэнди — редактор нашего сценарного отдела, — сообщил Чатсворт. — Упрям как мул. Шекспира перепишет, если что не по нему написано.

Эшмид тонко, по-кошачьи улыбнулся.

— Привет, Ишервуд, — поздоровался он как ни в чем не бывало, хотя явно не ожидал меня здесь встретить. Ему никогда нельзя было отказать в выдержке.

Мы в упор посмотрели друг на друга.

Какого черта ты тут делаешь, чуть не ляпнул я. Сказать, что я удивился, значило не сказать ничего. Эшмид — поэт. Эшмид — гордость Общества друзей Марло. В его лице я уловил, что мое смятение не прошло незамеченным. Но насмешливые золотистые глаза оставались непроницаемыми.

— Вы знакомы? — удивился Чатсворт.

— Учились вместе в Кембридже, — бросил я взгляд на Эшмида.

— Кембридж? — Ответ произвел на Чатсворта должное впечатление. Я явно вырос в его глазах. — Полагаю, у вас есть о чем поговорить.

Я ждал, что Эшмид возразит. Но он лишь улыбнулся. Чуть натянуто.

— Пора отправляться на студию, — заявил Чатсворт, поднимаясь из-за стола. — Сэнди, профессор поедет с нами. И позаботься, чтоб ему показали этот фильм с Розмари Ли. Черт, забыл, как он называется!

— «Луна над Монако», — как само собой разумеющееся, подсказал Эшмид. Буднично, как мы привыкли произносить «Гамлет».

Бергманн привстал, издав страдальческий вздох, похожий на стон.

— Паршивенький фильм, — жизнерадостно доложил Чатсворт, — но я хочу, чтоб вы поглядели на актрису.

Наша маленькая процессия направилась к двери. Крепкий и приземистый Бергманн шел между вальяжным гигантом Чатсвортом и гибким, словно ивовый прутик, Эшмидом. Чувствуя себя лишним, я угрюмо тащился следом.

Чатсворт барственным жестом отстранил портье и сам подал Бергманну пальто. С тем же успехом он мог попробовать одеть римскую статую. Назвать шляпу Бергманна шляпой можно было с большой натяжкой. Уж больно нелепо она смотрелась на непослушной седой шевелюре, из-под которой мрачно смотрели глаза цезаря, попавшего в лапы озверевшего плебса. Эшмид, разумеется, пришел без пальто и шляпы. При нем был только аккуратный зонтик-тросточка. На улице нас поджидал роскошный «роллс-ройс» (разумеется, с шофером) Чатсворта — жемчужно-серый, словно подобранный специально в тон одежде, сидевшей на владельце, как влитая.

— Ишервуд, желаю вам сегодня хорошенько выспаться, — отечески напутствовал он меня. — Вас ждет столько работы, что мало не покажется.

Эшмид промолчал. Улыбнувшись на прощанье, он сел в машину вслед за Чатсвортом.

Бергманн помедлил, потом тронул меня за руку. Лицо озарилось неожиданно обаятельной улыбкой. Мы стояли почти вплотную друг к другу.

— Всего хорошего, господин Ишервуд, — по-немецки произнес он. — Я позвоню вам завтра утром. — Его голос понизился до шепота; он участливо посмотрел мне в глаза. — Уверен, мы поладим. Знаете, рядом с вами я не чувствую ни капли неловкости. Мы словно два примерных семьянина, случайно сунувшихся в бордель.

Когда я добрался до дома, оказалось, что матушка и Ричард поджидают меня в гостиной.

— Ну как?

— Получилось?

— Как все прошло?

— Ты нашел их?

Я устало рухнул на стул.

— Нашел.

— И?

— Как ты думаешь, все сложится?

— Ты будешь с ними работать?

— Не знаю… Может быть… Да, скорей всего, да.

Чатсворт распорядился, чтобы Бергманна поселили на квартире, арендованной студией, в районе Найтсбриджа, возле Гайд-парка. Там я и нашел его на следующее утро — правда, для этого мне пришлось карабкаться чуть не под самую крышу. Заслышав шаги, он, еще не видя меня, приветственно закричал:

— Поднимайтесь! Выше! Еще выше! Смелее! Нет, еще не дошли! Да где же вы? Бодритесь! Ага! Ну наконец-то! Servus, дружище!

Мы пожали друг другу руки.

— Как вам ваше жилище?

— Отвратительно! — Из-под черных зарослей бровей блеснули уморительные чертики. — Просто ад какой-то. Вы только что совершили восхождение в Ад.