Фиалки из Ниццы

— Маршак был моим учителем, — сказал Гинзбург. — Он говаривал и другое. Частенько повторял, что золото можно добывать и из морской воды. Можно. Но нецелесообразно.

И дверь за Пашей закрылась. Он не помнил, как выбрился на свежий воздух. Рядом с подъездом оказалась «Волга» в которой сидел Сергей. Это было неожиданно, но своевременно. Друг бросил на Пашу быстрый взгляд и, не спрашивая ни о чем, усадил в машину. И Паша отправился с ним в ОВИР, где Сергей должен был получить паспорт для поездки в Болгарию. День этот был несчастливым, в ОВИРе Сергею отказали. Тогда Сергей еще был невыездным.

А Паша вскоре напечатал свою первую книжку стихов и включил туда перевод «Шансона» Тухольского. Посвятил ее Маршаку.

Лиха беда начало. Через несколько лет Паша издал вторую книжку стихов. Ее иллюстрировала дочь известного поэта. Стихотворение «Молитва» она снабдила рисунком, изобразив автора перед иконой Богородицы. Показала рисунок Паше. Ему рисунок понравился, но он сказал:

— Не уверен, что Главлит пропустит. Да и сам я неверующий.

— Не важно, верите ли вы в Бога. Важно, что Бог верит в вас, — ответила художница.

Пройдет немного времени, и Паша будет вспоминать эту встречу как доброе предзнаменование.

* * *

— Алабино. Следующая — Селятино.

Павел Петрович вздрогнул и открыл глаза. Будто проснулся. Парень и девица встали, видимо, выходили в Селятино. Им мешал рюкзак бородатого мужика, закрывавший проход. Бородатый спал. Парень растолкал его.

— Слышь, блин, задупли свою шнягу отсюда.

Когда молодая пара вышла, дама с букетом возмутилась:

— И это наша молодежь…

— Молодым везде у нас дорога, — хотела было затеять разговор общительная женщина в вельвете.

— Молодыми бывают все, а старыми — только избранные, — отрезала дама и углубилась в чтение.

А Павел Петрович снова закрыл глаза.

…Женились они в разное время. Сергей много позже Паши, уже в пору хрущевской оттепели. Несмотря на красный диплом и пять статей, опубликованных еще на студенческой скамье, он долго и безуспешно искал работу. В конце пятьдесят второго года, когда Сергей окончил университет, время было противоречивое. С одной стороны, гениальный вождь, страдавший склерозом, еще был жив. С другой стороны, кремлевские врачи, лечившие его, уже сидели в тюрьме и давали признательные показания. Сергей ходил по объявлениям. В объявлениях говорилось, что требуются физики всех специальностей. После предъявления паспорта выяснялось, что пришел он поздно: все вакансии уже заняты. Паша помогал как мог. Давал деньги, привозил продукты. Однажды Сергей набрел на объявление, в котором говорилось, что срочно «требуются работники с хорошей физической подготовкой». Паспорта в отделе кадров не потребовали. Сергей обрадовался, но преждевременно. Это была центральная овощная база. Несколько месяцев Сергей разгружал вагоны с картошкой, капустой и яблоками.

Наконец академик Семенов, нобелевский лауреат, которому Сергей принес свои работы (их было уже семь), взял его в свой институт. Было лето пятьдесят четвертого года. Время было смутное, но менее противоречивое. А академик был смелым человеком старой закалки.

— Поймите, — сказал академик, — ведь это готовая диссертация. Как вам удалось так быстро разобраться в теории электронной адсорбции? Послушайте моего совета: не тяните, защищайтесь.

Сергей послушался и через полгода защитил кандидатскую. А еще через два года женился на Жене Шаховской, студентке консерватории по классу фортепиано.

Паша женился рано, еще в институте. Ему тогда не было девятнадцати. Случилось это так. На вечеринку по поводу Дня Победы собралась вся группа. Время было послевоенное, и в группе училось много бывших фронтовиков. Девочек не хватало, и Гриша Зеликман, всю зиму ходивший во фронтовой шинели и офицерской папахе, пригласил свою сестру Беатриче. Беатриче была зрелой девицей с черными глазами навыкате и необъятной грудью. Первый тост пили стоя за товарища Сталина. Парторг пил последним, стараясь быстро и незаметно оглядеть стол. За Сталина полагалось пить всем и до конца. Потом завели патефон, начались танцы. На белый танец «рио-рита» Беатриче пригласила Пашу. От нее терпко пахло потом и духами «Красная Москва». Она крепко прижала Пашу к своей груди и разворачивала его крутым бедром. Паша не помнил, как они оказались на кухне, где стоял широкий диван. Там все и произошло.

Паша происходил из семьи партработников, случайно уцелевшей в тридцатые предвоенные годы. После института благодаря связям отца попал на работу в Госплан. Беатриче нигде не работала и лечила щитовидку. Детей не было. При Беатриче Паша сделал карьеру, стал начальником строительного отдела в Совмине. Теперь они круглый год жили на казенной даче в Серебряном Бору, и Павел Петрович ездил на работу в черной «Волге». Потом у Беатриче начались неприятности по женской части, и она по многу месяцев пропадала то в кремлевке, то в санаториях четвертого управления. За Павлом Петровичем смотрела старая нянька, жившая еще у его родителей. А сами родители умерли почти в один год и теперь лежали за оградой Донского монастыря.