Фиалки на десерт

И дома, едва войдя в квартиру, сразу принялась стягивать сапоги и деловой костюм. Как же я их ненавижу, эти костюмы с бортами! Эти узкие юбки, строгие блузки и модельную обувь! Как я люблю спортивные брюки из мягкой фланели, безразмерные свитера и старые, застиранные футболки. Разношенные кроссовки, а не шпильки и прочие каблуки. Байковые пижамки и ночнушки без кружев и прочих украшательств! Как я люблю уютную постель, свою дорогую постельку! Книжечку на прикроватной тумбочке, яблоко, мандарин и конфету. Даже две или три. И остывший чай в любимой чашке. И сладость от того, что завтра не надо вставать. Вставать и бежать. Снова на поле брани. Ах, встать бы назавтра позже! Неспешно выпить кофе, неспешно жевать бутерброд. Почитывать журнальчик про всякую ерунду, А потом… потом постоять у окна. Просто так постоять и поглазеть, что там да как. А дальше – порезать морковку и лук, натереть свеклу и помидоры, нашинковать капусту и сварить борщ. Просто сварить борщ – как обычная русская баба. Попробовать его на вкус, покачать головой, прислушиваясь к ощущениям. Добавить в него сахарку и лимона, приговаривая: «Вот сейчас хорошо! Ах, как сейчас хорошо!» Громко причмокнуть и аккуратно положить на кастрюлечку крышечку – с чувством выполненного долга. А что, это и есть наш главный долг – варить борщ и предвкушать, как нальешь полные, до самых краев, тарелки, бухнешь туда сметанки и мелко нарезанный чесночок – красиво, да? Вот-вот. И сядешь напротив – напротив родных и любимых, подперев рукой щеку! И будешь смотреть, как они сладко едят! И это будет самый счастливый момент в твоей жизни. В твоей нормальной, обычной, счастливой бабской жизни, ведь так?

«Может, я слабая женщина? – подумала она. – А борщ-то варить некому. Ни мужа, ни дочки. Эх, жизнь…»

Да и времени, кстати, нет! Вот схомячишь сейчас свою булку с корицей – и на боковую, Лариса! Спать, спать и спать. Потому что завтра… А когда все соберутся… Ну, или не все, тогда борщ сварит домработница Соня. Это ее обязанность. «Все будет так же, поверь! Как вчера и сегодня. И тысячи женщин – нет, многие тысячи! – тебе позавидуют, да! Именно так – тебе позавидуют, Леля!»

Она доела булку, стряхнула с пальцев крошки и пошла в ванную. А после душа облачилась в любимую пижаму и легла в кровать. Полежав минут двадцать с закрытыми глазами, включила ночник и, секунду подумав, набрала телефон дочери.

Настроена была довольно решительно – сейчас эта засранка точно получит! Совсем обнаглела – если вот честно. Но заспанный голос дочки ее отрезвил – наезжать расхотелось.

Катька что-то бормотала про «остаточные явления»:

– Жуткий кашель, особенно по ночам. Сопли не проходят. И вообще, мам! Я так устала! Просто сил никаких!

– Так возвращайся, доченька! – дрогнувшим голосом сказала она. – Вместе нам не так будет страшно! Мне ведь тоже сейчас… не сладко совсем!

На слове «возвращайся» Катька раскашлялась – скорее всего, от волнения. И тут же заверещала:

– Куда, мам? Опять в эту серую вашу Москву? Где без конца то дождь, то слякоть? В ваши пробки и хамство? Извини – отвыкла! У вас там небось уже снег! А у нас на улицах фиалки продают!

– Можно подумать – ты в Африке! Снег у нас, слякоть! А у вас? И пробки тоже в порядке – ваши, парижские! Я же не про слякоть и снег, Катя! Я про то, как мне сейчас тяжело, – выдохнула она.

– А кому легко, мам? – выкрикнула дочь. – Вот именно – никому! Нет, давай уж как было! Зря я, что ли, привыкала так долго? Обживалась, въезжала во всю эту новую жизнь? Я ведь многого тогда тебе не рассказывала, чтобы не огорчать! А ты меня сейчас обратно зовешь? Туда, откуда сама и выпихивала? Ты же говорила – здесь нестабильно, здесь ненадежно! А сейчас, мам? Когда я почти привыкла! Здесь у меня друзья, универ! Язык, наконец! Я даже думаю уже на французском!

– Ладно, забыли, – коротко ответила Леля. – Лучше лечись и поправляйся! Слышишь?

И на дурацкий вопрос дочери: «Мам, а когда ты приедешь?» – ответила жестко:

– Не знаю. Катя, ты что, совсем не понимаешь, что происходит?

Та вздохнула и тут же спросила:

– Мам, а деньги? Ты сможешь выслать?