Фиалок в Ницце больше нет

– Нет, только тебе! Остальные, надо сказать, в основном ленивые, пьяные и в Ван Гоге ничего не понимают. А ты другая.

Ну да, и он был другим: не таким, каким она воображала себе своего друга, но у нее же был один, соответствовавший этим критериям, и где он теперь?

Судя по всему, в Москве.

А Ваня Гог был тут, в Питере, прямо около нее: и пусть шебутной, и пусть не внушавший особого доверия, но ведь именно таким он ей и нравился.

Нравился? Ну да, причем, кажется, даже очень.

Вернее, жутко.

– А я тебе жутко нравлюсь? – спросила Саша, и Иван ответил:

– Ну да. А я тебе? Только не говори, что нет! Я всем нравлюсь!

И это было так.

– Я не все.

Он захохотал:

– Но я тоже. А раз ты мне нравишься, значит, следуя логике, и я тебе. И вообще, не забывай, я спас тебя от маньяка!

Ну да, что правда, то правда. Однако маньяк напал на нее именно здесь, в «Ване Гоге».

Напади он где-то в ином месте, быть может, она была бы уже мертва. А так вполне себя живая и невредимая, стояла в коридоре между двух туалетов и вела беседу с человеком…

С человеком, который ей нравился: жутко.

– Ну что, будем разгружать то, что я привез, проехавшись по бабам, малышка? Долг платежом красен. Ну, опять болтаю что ни попадя. Ну, ты сама поняла!

И он опять ее чмокнул. А Саша вдруг взяла его в лицо в руки и поцеловала.

Раздалось улюлюканье и даже аплодисменты – это из туалета вывалили прокуренные рокеры.

– Горько, горько! Тили-тили тесто, жених и невеста!

Но Ваня и Саша никого не замечали.

«Ваня Гог» жил по своим правилам, странным и малопонятным, но вполне логичным. Почти все свое время Саша стала проводить тут, понимая, что этот пестрый мир вдруг стал ее вселенной, а она – ее частью.

Впрочем, этот мир быстро переместился через несколько недель и в квартиру ее родителей в Шкиперском протоке: именно там они с Ваней впервые занялись любовью.

Все было совершенно иначе, чем с Федором, но, странное дело (и этого она стыдилась более всего), находясь в объятиях своего нынешнего любовника, она думала о предыдущем.

Неужели она связалась с Иваном и даже оказалась с ним в постели, потому что пыталась таким образом найти замену Федору?

Ее Федору? Нет, больше явно не ее, потому что у нее, получается, был теперь ее Ваня.

Но только ли ее?

– Я человек свободолюбивый, малышка, – заявил он, голым куря на балконе. – И ты должна принять меня таким, какой я есть!

Улыбнувшись, Саша, чувствовавшая, что с Ваней Гогом ей хорошо, причем даже очень, поинтересовалась:

– Это значит, что ты все время будешь ездить по бабам, причем не только по поставщикам?

Иван, выпуская дым через ноздри, важно сказал:

– Ну, что-то в этом духе. Я же человек искусства, как ты понимаешь, и «Ваня Гог» – это, конечно, мое детище, и я очень его люблю, однако мое призвание – это другое!

Она подумала о картинах в подражание Ван Гогу, висевших в этом самом «Ване Гоге». Ну да, наводнившие Питер зарубежные туристы подобное любят – но, если уж на то пошло, что в этом нового?

Потому как стать вторым Ван Гогом Ивану Григорьевичу Гогурину явно не грозило: место было уже прочно занято первым.

А копия всегда хуже оригинала, пусть и гениальная.

Тут она подумала: а не был ли для нее самой и Ваня копией Феди, и девушку от этой мысли бросило в дрожь.

– Тебе принести что-то, а то ты вся дрожишь? Я мигом…

Он притащил ей мамину шаль, и Саша, кутаясь в нее, произнесла:

– Ты бы тоже оделся…

Иван возразил:

– Вот так всегда: все знают лучше меня, чего мне надо желать, а чего нет! Хочу курить голым на балконе – и буду. Или тебе неприятно?

Ну нет же, зрелище было весьма и весьма эстетическое.

– Но тебе же холодно, все же начало октября, – улыбнулась Саша, а Иван заявил:

– Да хоть середина февраля! Но вернемся к поездкам по бабам, малышка. Да, мне время от времени нужно взбодриться. Но по бабам, я тебе клятвенно обещаю, ездить буду только по тем, которые нам товар поставляют!

Но что тогда он имеет в виду? Саша знала, что именно: от нее не укрылось, что Иван не только пил и курил, как полагается, наверное, всяческой творческой личности (или себя таковой считающей), но и принимал эти жуткие таблетки и, кажется, кое-что покрепче и похуже.

– С этой мерзостью завязывай, – сказала назидательно Саша, и Иван, докурив, притащил на балкон коробочку с разноцветными таблетками и, горько вздохнув, высыпал их прямо с балкона на улицу.

– Ты что делаешь? – спросила в ужасе Саша, а Иван со смехом ответил:

– Голубей кормлю. Нет, ты посмотри, как они набежали и клевать стали. Шучу, шучу…

И, обняв девушку, заявил:

– Мне с тобой, малышка, так хорошо, как никогда еще не было! Но сразу говорю: время от времени я совершаю поступки, за которые мне самому стыдно и которые другим не нравятся. И ты или принимаешь меня, или нет!

Отбирая у него пустую коробочку и также бросая ее с балкона куда-то в крону дерева внизу, Саша сказала:

– Пока опять не начнешь с этой дрянью, все будет в полном порядке!

Иван со смехом заявил: