Фиаско 1941. Трусость или измена?

Л.М. Сандалов написал об этом решении так: «Запоздалое решение Ставки Главного Командования на отвод войск из района Белостока и отсутствие находчивости у командования фронта в своевременном доведении его до войск в значительной мере предопределили в последующем неудачный исход боевых действий в период отступления и в конечном итоге тяжелое поражение войск всех армий Западного фронта. Это видно из того, что к моменту отдачи указаний командующим для отхода белостокской группировки войск Западного фронта оставался коридор шириной местами не более 60 км с небольшим количеством проселочных дорог»[246]. Он пишет, что рациональнее было бы, используя соединения второго эшелона фронта, в котором было четыре стрелковые дивизии, создать оборону района Слоним, Барановичи, с целью удержания коридора для выхода других войск. Также можно было бы поставить практически окруженные 3-ю и 10-ю армии в круговую оборону, что при грамотном управлении позволило бы сковать крупные немецкие силы и отвлечь их от дальнейшего наступления на восток.

Наконец, приказ об отводе не дошел до 3-й и 10-й армий, и им пришлось отступать самостоятельно. Командование 10-й армии приняло решение об отводе только 28 июня, когда дорога для отступления была уже прочно закрыта. Именно это запоздалое, неорганизованное отступление всего по нескольким дорогам, с неизбежным скучиванием войск, прямо на немецкую оборону внутреннего кольца окружения под ударами с воздуха и породило огромное количество брошенной техники, на которую теперь любит ссылаться Марк Солонин, рассказывая про «нежелающую воевать» армию.

Здесь нужно сказать, что укоренившееся представление о том, что все брошенное вооружение, техника и боеприпасы были окончательно и безвозвратно потеряны, неверно. Отмечено немало случаев, когда брошенное вооружение и боеприпасы использовались повторно. Н.К. Попель вспоминает, как они во время своего продвижения по тылам противника у Славуты наткнулись на поле боя, на котором некогда кипела схватка между немецкими танками и советской батареей 122-мм гаубиц. В этот момент немцы изготовились атаковать отряд Попеля. Однако офицеры быстро привели две гаубицы в готовность, взяли оставшиеся на позиции снаряды и прямой наводкой расстреляли немецкую мотопехоту[247]. Или другой пример. Генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий вспоминал, как в феврале 1942 года 3-я ударная армия Калининского фронта наткнулась на большое кладбище техники, брошенной при отступлении. К ним подошел командир партизанского отряда майор Митрофанов и рассказал, как летом 1941 года, попав в окружение, он вместе с группой артиллеристов и местными колхозниками по ночам обходил поля сражения. Собирали и относили в леса винтовки, пулеметы, патроны, снаряды, с гаубиц были сняты замки и панорамы, которые были закопаны. Стрельбицкий решил воспользоваться тайниками и вскоре майор Митрофанов был назначен Военным советом армии командиром 609-го армейского минометного полка, сформированного из окруженцев и партизан, вооруженного спрятанным оружием. Такого оружия было столь много, что член Военного совета 3-й ударной армии П.К. Пономаренко призвал в каждой дивизии и бригаде создавать команды для сбора оружия и боеприпасов[248].

Но больше всего брошенного оружия доставалось, конечно, партизанам. Партизаны и сами собирали его на стадии формирования отрядов, а также им помогало местное население. Например, население Орловской и Смоленской областей собрало и передало партизанам 63 танка и бронемашины, 424 орудия и миномета, 536 станковых и 1563 ручных пулемета, 43 155 винтовок и автоматов, 830 тыс. снарядов и мин, 28 млн патронов. Все это оружие и боеприпасы остались после ожесточенного Смоленского сражения. Собранным оружием можно было вооружить несколько дивизий.

Конечно, стоило бы обобщить подобные факты и скорректировать цифры потерь вооружения и техники, поскольку далеко не всегда брошенное оружие терялось безвозвратно. Немалая доля его была впоследствии использована или партизанами, или частями Красной Армии.