Фиаско

– Нет-нет. Это сугубо личное дело. Я намерен сделать все самостоятельно, в одиночку.

– Боже мой, Катков! – воскликнула Скотто.

– Ни в коем случае, идиот! – загремел Шевченко. – Давай, выкладывай, что у тебя, или попадешь за решетку за отказ давать показания.

– Боюсь, что свидетельских показаний у меня нет. По правде говоря, есть только смутные подозрения. Если вы позволите проверить их, может, кое-что и подтвердится.

Шевченко молча смотрел на меня. Скотто предостерегающе подняла ладонь:

– Я не верю в ваши подозрения.

– Мне не следовало говорить вам о том, что и так известно.

Поразмыслив еще раз, они обменялись взглядами.

– Скотто, вы сами сказали, что теперь вы моя должница. Почему бы нам…

– Ну, там было сугубо личное.

– И это дело тоже сугубо личное, черт побери.

– Вера, что ли?

– Да нет, слава Богу.

– Вы, Шевченко, руководите следствием, вам и принимать решение, – сказала напоследок Скотто. – Но если хотите знать мое мнение, то я считаю: мы ничего не потеряем, если отпустим его одного.

Шевченко нахмурился, подумал немного и нехотя согласно кивнул.

– Я хотел бы воспользоваться вашей машиной, Скотто.

Она нахмурилась, лица у нее окаменело.

– И вы, Катков, еще думаете о таких пустяках? Только не трахни меня в этой машине.

– Даже в ваших самых безумных снах не позволю себе этого.

Скотто пристально посмотрела на меня, улыбнулась и вложила мне в руку ключи от машины.

– Катков! – позвала она, когда я уже зашагал к двери.

Я остановился и повернулся к ней. Она вынула из кобуры пистолет и вручила его мне со словами:

– Уповаю, что он вам не понадобится.

43

В такой поздний час улицы в Москве практически пустые, поэтому «жигуленок» летел без задержки. Вскоре я уже держал курс на север по Ярославскому шоссе, минуя окрестные поселки и деревни. Только в редких окнах домов горел свет. Дорога до Судилова, хотя и пустынная, заняла более двух часов. Поблуждав по лабиринту старинных улиц, я выехал на узкую дорогу, ведущую к деревушке, где жила мать Юрия.

От главной трассы то и дело отходили грязные проселочные ответвления. Наконец в свете фар машины я увидел то, что мне было нужно, – дорогу, обсаженную с обеих сторон деревьями с облетевшими листьями. Выключив фары, я подкатил к столбу с почтовым ящиком без адреса. На давно не паханном поле, примыкающем к ухабистой дороге, лежали полосы еще нестаявшего снега. В темноте мрачно чернели, словно фантастические призраки, покосившиеся строения животноводческих ферм. Ни огонька кругом. Никаких машин. Никаких сторожей. Никаких признаков жизни, только кое-где над ветхими избами из печных труб курился дымок.

Я остановился позади сосенок, стоящих у развилки, и вышел из машины с пистолетом в руке. В воздухе чувствовалась прохлада, земля оттаяла и размягчилась. Прячась между деревьями, я набрал в руку пригоршню камешков и кинул их в покосившиеся ворота конюшни. Мне не нужно смотреть, там ли контейнер. Если он там, то на шум выскочат вооруженные охранники, а я незаметно подамся обратно к «Жигулям». Однако никто на шум не объявился. Тогда я кинул еще горсть. Тишина. Может, я не туда заехал? Может, интуиция подвела меня и я ошибся? Ничего не видно, кругом тихо, только ветер шумит в хвое сосенок. Я потихоньку подошел к конюшне.

К воротам вела глубокая колея. Кто здесь проехал? Трактор, тащивший за собой плуг? Или, может, восемнадцатиколесный трейлер с контейнером, набитым деньгами? Засов с ворот сорван, на них нет даже висячего замка, они лишь слегка заколочены ржавым гвоздем от лошадиной подковы. Я стал открывать ворота, чтобы пролезть внутрь; заскрипели, застучали старые петли и подвесные ролики.

В узкую щель от приоткрытых ворот проскользнул лунный свет и высветил огромный грузовой контейнер. Тягача с платформой не было, а 40-тонный контейнер стоял на полу между пустыми лошадиными стойлами. Его и не собирались никуда увозить, но запрятали так, чтобы не привлекать внимания, даже охрану не выставляли, чтобы не соблазнить ее деньгами. Рабиноу и Баркин могли быть спокойны и невозмутимы. Не нужно было проверять, сохранились ли мои нацарапанные инициалы и перекрашивались ли номера контейнера. Я и без этого нашел то, что искал. Разные чувства переполняли мою душу, начиная от удовлетворения и кончая крайним разочарованием. Тупо постояв немного около контейнера, я вышел из конюшни и прямиком зашагал через холмик к избе.

В подслеповатом оконце горел тусклый огонек. Я прокрался вдоль стены и заглянул в него. В избе около большой русской печи возилась мать Юрия, раздувая тлеющие угольки. Такая маленькая, раздавшаяся вширь – прямо колобок какой-то, в грубошерстной кофте, сверху повязана стареньким платком. Я спрятал пистолет под куртку и постучал по стеклу. Она выпрямилась и оглянулась на стук.

– Кто там? – озабоченно спросила она дребезжащим старческим голосом.

– Это я, Николай. Коля Катков.

Мать Юрия шаркающей походкой поплелась к двери.

– Николай? – удивилась она, глядя на меня подслеповатыми глазами, наполовину прикрытыми катарактой.