Fide Sanctus 2

Чёрт. Смотреть и не смотреть ей в глаза было одинаково трудно.

– Эту цель ты не достиг, – проговорила Вера. – Ты понимаешь куда больше всех.

В её голосе было столько мудрости и силы… и в то же время он был так хрупок, так беспомощен, что горло перехватило. Казалось, если он сейчас испишет тридцать листов, каждая буква будет навылет повержена им – её голосом.

Он звучал так, словно её душа передвигала из комнаты в комнату массивную мебель – и уже не могла дышать от пыли.

– Вера, – решился он, коснувшись её локтя. – Как ты себя чувствуешь?

Поглядев на его ладонь, Уланова прикрыла глаза и опустила голову – так, что подбородок коснулся груди.

Будто больше не выдерживала веса мыслей.

– У меня нет сил, – упавшим голосом признала она.

В её тоне было столько бесхитростного доверия, что каждый нерв задрожал.

– Сегодня Никита спросил, как я праздновала день рождения, помнишь?

Петренко медленно кивнул, сильнее сжав её локоть; в голове полыхала злобная тоска.

– Да, ты всё верно понял, – растерянно прошептал Агрессор, забрызганный всхлипами волн; над его головой орало штормовое небо. – Там не нужен вопросительный знак.

«Тебе тяжело с ним рядом». Точка.

– А у меня нет сил жить – не то что праздновать дни рождения, – с искренней горечью добавила Вера. – Я без сил ложусь спать и без сил встаю. Я уже ничего не хочу: ни весны, ни лета. Я кошмарно устала – и очень стыжусь этого. У меня прекрасная жизнь, которой позавидовали бы все, – но мне почему-то плохо.

С её ресниц сорвалась и покатилась по щеке мелкая слеза; морщинка между бровями стала глубже. Уланова будто готовилась грянуть громом, сверкнуть грозой и пролиться на лиловый апрель сатанинским ливнем.

Который отважилась показать именно ему.

Сказать это ей? Сказать?

Сказать – и стать её врагом? Вина внутри неё наверняка примет ту сторону.

– Тебе нечего стыдиться, – тихо проговорил Олег; голос звучал так изорванно, словно поперёк горла стояла тёрка. – На твоём месте силы потерял бы любой.

Вера вскинула голову и посмотрела в его лицо с суматошным, стыдливым страданием.

Будто жалела, что выпалила это, – но и молчать уже не могла.

– О чём ты? – прошептала она, уронив ещё одну слезу; её глаза горели жаждой ответа.

– Тут всё просто, – сглотнув, произнёс Олег. – Вот ты от чего… заряжаешься?

– От… рисования, – растерянно отозвалась Вера, переплетя пальцы в бледный замок. – От… чтения. От музыки. От переводов… В смысле, от заработка с них… От сна в одеяльном… коконе. От прогулок. Уединения.

Едва она сказала «уединение», как жилы её шеи забурлили так, будто там был кадык.

Она еле сдерживала рыдания; еле-еле.

– А Свят – от тебя, – с расстановкой сообщил Олег.

Листья каштана зашумели; шныряющий между ними ветер ударил в лицо.

Вера поражённо замерла, распахнув мокрые глаза; слёзы ещё скатывались по её щекам, но лицо больше не играло – ни одной мышцей.

Сердце ёкнуло; вот-вот.

Она вот-вот стряхнёт его пальцы с локтя – и вокруг наступит полярная ночь.

– Нельзя было это говорить! – завопил Спасатель, обхватив голову. – Свят же…

– Нельзя?! – зашипел Агрессор, толкнув его в грудь. – Пусть бы она и дальше считала себя ужасным человеком?! Лишь бы твой бедненький Свят не пострадал?!

К чёрту. Сказал – и сказал. И будь что будет.

– Как ты можешь… так уверенно говорить? – запнувшись, произнесла Вера и лихорадочно утёрла щёки. – Откуда ты… знаешь?

Не сводя глаз с её мокрых ресниц, Олег тихо сказал:

– Просто поверь.

Её лицо дёрнулось так, словно она до безумия хотела это сделать.

Поверить.

Но когда она заговорила, её голос был сухим, непреклонным и жёстким:

– Я не знаю, для чего ты говоришь это, но…

* * *

Знаешь.

– Ты прекрасно знаешь, для чего он это говорит, – прошептала Верность Себе; её щёки были мокрыми, но в глазах наконец сверкало облегчение.

– Ему выгодно, чтобы вы поссорились! – истерично заорала Верность Ему.

Чем здоровее становилось лицо Верности Себе, тем хуже она себя чувствовала.

– Всё это нелогично, но я ощущаю, что ему можно доверять, – тихо произнесла Интуиция, коснувшись локтя Хозяйки.

Там же, где его гладили худые пальцы с узловатыми фалангами.

Петренко внимательно смотрел прямо на неё; его брови были сдвинуты, губы – сложены в сосредоточенную линию, а глаза переливались малахитовыми отблесками. Было что-то неуловимо… кошачье в этих своевольных зелёных глазах.