Fide Sanctus 2

Уже можно было гулять до заката; слушать, как дышит ветер, и глядеть, как меняет цвета небо. А потом, едва перекусив, пешком спешить на пары, провожая глазами переполненный утренний троллейбус.

Можно было, да. Но почему-то не было сил.

Быть следующим «Крокодилом» никто не стремился, и комнату заволокла пассивная тишина. Из подключённых к телевизору колонок монотонно зудела попса.

В кармане Свята закричал телефон, и Вера оторвала голову от его плеча. На лице парня мелькнула настороженная тревога.

Он явно ждал этого звонка. Он явно был для него важен.

Вытащив из джинсов Нокию, Свят отбросил с лица волосы и приложил телефон к уху. Несколько раз угукнув, он рассеянно погладил её по щеке и встал.

– Куда? – угрюмо поинтересовался Артур, вскрыв бутылку пива.

– Я… спущусь обсудить одну подработку, – бросил Свят так отстранённо, словно умом был уже внизу. – Просто захлопнуть, Ник?

– Да, – беззаботно отозвался Никита.

Покинув зал, Свят пошелестел в прихожей курткой и хлопнул входной дверью. По полу пронеслась лента сквозняка. Вера вновь перевела взгляд на темнеющее окно. В горле собрались уставшие обиженные слёзы.

Он не рассказывал. Ни о возможной халтуре. Ни о заказчике. Ни о звонке.

А если бы это она сейчас одна и без объяснений куда-то спустилась…

– У него просто такой период. Просто период, – обхватив плечи, повторяла Верность Себе, качаясь в кресле, как маятник. – Ерунда. Глупость. Всё хорошо.

Интуиция что-то невнятно стонала, закрыв лицо руками.

– Никита, – решительно сглотнув глупые слёзы, позвала Вера. – Есть балкон? Хочу выйти подышать.

Подышать. Пожить. Поплакать. Позлиться, если повезёт.

– Конечно, – охотно отозвался Авижич, откинувшись на спинку тахты. – В родительской спальне большой балкон. На свалку там внимания не обращай.

Поднявшись с пола, Вера схватила с кресла свою толстовку и зашагала к выходу. За спиной послышался скрип дивана, и голос Олега произнёс:

– Я тоже схожу. Тут реально задушишься.

* * *

Сомнений не было: это идеальный момент, чтобы провернуть то, что он задумал.

На Корабле в Бермудском Треугольнике нарастал шторм; небо над морем темнело и переливалось трещинами грозы. Корабль качало на волнах, и взбудораженный Спасатель еле успевал вытирать разъярённые лужи с деревянной палубы.

Тот конфликт, что сейчас играл внутри, был несравним ни с одним прежним.

– Куда тебя черти несут? – шипел Спасатель, тряся перед носом у Хозяина подмоченным протоколом о преданной дружбе.

Толкнув белую дверь, Олег выпустил на балкон Уланову и впустил в спальню авижичских родителей пахнущий апрелем воздух.

…С начала вечера Вера выглядела и вела себя так, будто была готова поругаться или подраться с кем угодно – если это даст ей повод отсюда уйти. Столь искристая под первым солнцем марта, к середине апреля она поблёкла, рассеялась и утратила контур; так блёкнет транспарант с акварелью, когда попадает под дождь.

– Ей понравится это сравнение, – заявил Агрессор, сверкнув кошачьими глазами.

Может, стоило подарить что-то для рисования, а не то, что ты собрался?

Озадаченно коснувшись книги во внутреннем кармане олимпийки, он на миг замер, решительно покачал головой, вышел на балкон и закрыл за собой дверь.

Дарёному коню под олимпийку не смотрят.

Опёршись на перила, Уланова подставила лицо ветру и вдохнула так глубоко, словно сутки сидела под землёй с противогазом, экономя каждый вдох.

Только сейчас – под тёплой атакой лилового заката – он увидел, до чего тёмные и измученные круги вокруг её глаз. Неслышно подойдя ближе, Олег остановился слева и погладил холодные перила. На уровне этажа шелестел свежий, недавно распустивший листья каштан. Со двора, проезжей части и детской площадки доносились смазанные звуки; спальный район встречал ночь.

Слов уютнее тишины не находилось. Как и безопасных мыслей.

Не отрывая глаз от ярких красок на горизонте, Вера негромко произнесла:

– Уже совсем не холодно по вечерам, правда? Как же великолепно.

– Не холодно, – мгновенно отозвался Олег. – Но твои плечи вздрагивают.

Заправив за ухо прядь волос, Уланова перевела на него расплывчатый взгляд.

Она недавно боролась со слезами?

В глубине её глаз застыла изнурённая сырая горечь, которая не находила выхода, – а бирюзовые блики радужек стали тусклее.

Это блики исчезли, или он начал видеть её глаза так, как их видят все?

Понять это отчего-то показалось безумно важным.