Фидель Кастро

Однако не только потребность выжить поставила Кастро на сторону Советского Союза. Принимая во внимание ярость антиамериканских настроений, царивших среди кубинского руководства, ясно, что оно должно было чувствовать по отношению к СССР, как страстному защитнику неоколониальных мятежей против США. По тут присутствовал еще идеологический момент, заставивший правительство Кубы обратиться к советскому типу социализма, и именно этот аспект часто остается непонятым. История Советского Союза предложила кубинским лидерам модель развития, связанную, частично, с их собственным опытом и их новой позицией в обществе. После того, как достижения революции 1917 года не смогли проникнуть в более развитые европейские страны, Советское государство под руководством Сталина отказалось от интернациональной стратегии, предложенной в прошлом большевиками, и обратилось внутрь страны: теория о возможности социализма в одной стране стала общепринятой. Благодаря жесткому процессу индустриализации СССР вырос в мощную экономическую державу, позволяющую под чисто формальным видом социалистической структуры контролировать рабочих. Преобразование относительно неразвитой нации в индустриальную державу выполнялось независимо от остального мира под централизованным управлением Коммунистической партии.

Кастро симпатизировал Сталину, но его вряд ли можно было назвать сталинистом. В интервью американскому журналисту он заявил: «У Сталина были огромные заслуги в период индустриализации СССР и в качестве главы Советского государства в трудные дни нападения немецких фашистов»[89]. Кроме того, существовали другие системы централизованного развития в рамках однопартийной системы, такие как в Северной Корее и Китае, к которым присматривалось кубинское руководство. Кастро считал, что для его модели реформ требуется подобная централизация политического и экономического контроля. Возвращение к частным предприятиям или даже к смешанной экономике будет означать поддержку политического плюрализма; если это было возможно в условиях блокады, навязанной США, то сейчас это замедлит или предотвратит долгожданное преобразование кубинского общества. Но советский коммунизм не являлся именно той моделью, которую Кастро хотел бы видеть на Кубе, он скорее предпочитал привязать ее к особенным условиям кубинского общества. «Мы не должны игнорировать опыт, — произнес он в своей речи в 1960 году, ссылаясь на Советский Союз, — но мы должны опасаться механического копирования формул»[90].

На самом деле Кастро был слишком нетерпеливым, а кубинская революция слишком особенной для советской ортодоксии. Даже после социалистического заявления Кастро перед вторжением в залив Свиней кремлевским лидерам понадобился год, чтобы почувствовать интерес к его руководству. Вместо него была группа дореволюционных коммунистов, которые, казалось, имели их поддержку. Со времени секретных переговоров с Кастро вскоре после победы Революции коммунистические лидеры начали занимать видные позиции в зарождающемся новом государстве. Среди них многие смогли приспособиться к бурному необщепринятому руководству Кастро и его последователей; улучшение дружеских отношений с Советским Союзом, без сомнения, облегчило их продвижение. Но были и такие, которые остались недовольны кастроизмом и пытались использовать свое положение, чтобы разместить надежных коммунистов во главе состава организаций повой партии. В марте 1962 года Кастро отстоял свои полномочия, кинувшись в злобное нападение на наиболее известного члена фракции Ани-бала Эскаланте. Он обвинил его в том, что партия состояла из родственников и друзей; теперь, когда Куба официально была социалистической страной, Анкбал Эскаланте, как считал Кастро, использовал свой престиж коммуниста, чтобы подорвать власть ее настоящих руководителей[91].

Еще раньше, во время празднования годовщины Хосе Антонио Эчеверии, студенческого лидера, убитого в 1957 году полицией Батисты, председатель зачитал завещание Эчеверии, пропустив, согласно указаниям членов фракции, отрывок, обнаруживающий его религиозность. Кастро, прочитав текст завещания до конца, выскочил, чтобы произнести страстную речь, разоблачающую цензуру как «недальновидную, сектантскую, глупую и несовершенную концепцию, опровергающую историю». «Это был, — продолжал он, — жалкий, трусливый, искаженный признак или ход тех, кто не верит в марксизм, не верит в Революцию, не верит в ее идеалы»[92]. В своем нападении на группу дореволюционных коммунистов Кастро также отстоял свою независимость от московской ортодоксии. Российский посол, замешанный в делах с Эскаланте, по просьбе Кастро был устранен и заменен человеком, выбранным им самим. С тех пор Кремлю следовало признать, что на Кубе существует только одна верховная власть.