Фидель Кастро

В течение последующих десятилетий политике Кастро пришлось колебаться между ортодоксией и ересью из-за внутренних и международных обстоятельств. Но его равнение на СССР не было явной уловкой. Некоторые элементы советской ортодоксии соответствовали кубинским условиям, какими их видели лидеры Революции: потребность в государственном контроле, дисциплинированная рабочая сила, подчинение потребления производству и мировая идеологическая церковь. Понятия свободы, равенства и права на самоопределение, постоянно фигурирующие в официальной доктрине Советского Союза, совпадали с направлениями кубинской радикальной традиции. Действительно, увлечение Кастро марксизмом-ленинизмом стало расхожим среди многих комментаторов, пишущих с таких диаметрально противоположных точек зрения, как небо и земля. Однако, если бы движение марксизма-ленинизма являлось церковью, то в ней уже было много ереси. Несмотря на многие попытки кубинских политиков и историков, Революцию нельзя втиснуть в рамки европейского революционного социализма. Это не являлось результатом только классовой борьбы или возникновения рабочего класса как нового гегемона кубинского общества. Скорее всего, Революция возникла из-за движений национального освобождения, захвативших «третий мир» в послевоенный период. Как и на Кубе, движениями управляли недовольные слои среднего класса, часто используя название «социализм» для описания национализированной экономики и централизованного государства, которые заменят старый режим.

Однако генезис кубинской Революции отличался от революции в любой из стран «третьего мира». Самым удивительным различием была легкость победы Кастро. В сравнении с долгой и кровавой борьбой в Китае, Алжире и Вьетнаме, кубинская революция представлялась относительно простым делом. И это благодаря особенному структурному состоянию кубинского общества: политической раздробленности режима Батисты, зависимому статусу кубинской буржуазии, малому размеру острова, относительной развитости городского населения. В значительной степени именно легкость победы Кастро захватила воображение миллионов людей в Латинской Америке и Европе и стала вместилищем надежд и фантазий. Еще будучи далекой от всеобщего прототипа, Революция была делом всей Кубы, которое нельзя повторить где-либо в другом месте, так как революционным лидерам пришлось бы узнать себе цену. Вдохновение Революция черпала из кубинской истории и формы организации, извлеченной из необходимости экономического роста и социальных реформ в условиях блокады, навязанной Соединенными Штатами. Именно к этим двум основополагающим моментам Кастро обратился в первое десятилетие своей Революции.

Глава 5 ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Кубинская Революция по всем показателям являлась триумфом личного героизма. То, что Кастро достиг свержения режима Батисты и неповиновения Соединенным Штатам, поддержало веру в способность воли преодолеть все препятствия. Относительная легкость Революции и огромный энтузиазм людей привели Кастро и его последователей к убеждению, что с такой решительностью и такими политическими способностями кубинцы могут мобилизоваться, чтобы одержать победу над неподатливой проблемой слабого развития. Существовали громадные помехи: Куба была небольшим, только частично развитым островом, казалось, пойманным в ловушку сахарной монокультуры и зависимым от советской помощи для его выживания. Тем не менее битва за развитие и независимость, ведущаяся под знаменем социализма, стала центральной заботой Кастро, как только он пришел к власти. Колебания тактики в течение первого десятилетия его правления можно понять только в свете этой великой иллюзии.

В то же время удивительная роль Кастро в Революции заставила многих кубинцев поверить, в то, что он был непогрешим; все следующие годы он посвятит в речах к пароду много времени раскрытию своих ошибок для критического разбора. Даже те либералы, кто уехал в ссылку, когда Революция отклонилась влево, могут объяснить события только проявлением божьего дара или, как сказал один из них, «гипнотизерскими талантами уникальных лидеров»[93]. Против желания самого Кастро вокруг его фигуры развивался культ личности, по слабее и более располагающий к себе, чем тот, который ассоциировался с руководителями других коммунистических режимов. Здесь не было изображений, прославляющих еще живых героев Революции, и соответствующий Кастро общественный имидж был далек от гранитного обожествления Сталина или Ким Иль Сайга. Куда бы он ни шел, он был в окружении людей. Он — товарищ, «каудильо», благодетель, и все в одном лице.