Фидель Кастро

Между 1979 и 1981 годами, когда к власти пришел Рейган, напряжение между Кубой и Соединенными Штатами достигло верхней точки со времен ракетного кризиса в 1962 году. Главная неприятность сосредоточилась в попытках недовольных кубинцев покинуть остров. Происходило большое количество морских нападений, против которых малодушно предпринимали действия авторитеты Соединенных Штатов. В апреле 1980 года небольшая группа кубинцев разбила грузовик об ворота посольства Перу в Гаване с целью получения убежища и в перестрелке был убит кубинский полицейский. Утомленные неудачными попытками перуанцев перетащить остатки ворот, уполномоченные лица отозвали охрану и через несколько дней почти 10 000 людей, желающих получить статус беженцев, проникли в посольство. Картер обострил ситуацию, заявив, что Соединенные Штаты примут этих «свободолюбивых кубинцев» с распростертыми объятиями. Кубинские лидеры ответили разрешением массового выезда недовольных граждан в морской операции, организованной эмигрантами из Майами. С согласия кубинских лидеров тысячи небольших лодок приплыли в порт Мариэль, чтобы забрать толпы кубинцев, стремящихся покинуть страну. Произошло жестокое столкновение между сторонниками правительства и будущими беженцами, известными как «гусапос» или «червяки». Прошло более четырех месяцев, и эмигрировало около 100 000 кубинцев до отмены морских перевозок после соглашения о возобновлении переговоров между Кубой и Соединенными Штатами.

Эпизод в Мариэле стал для Кастро драматическим событием. Ясно, что его захватил врасплох обнаружившийся масштаб недовольства. Более того, это совпало и с периодом глубокого личного траура. За три месяца до этого от рака легких умерла его постоянный компаньон и помощник в течение предыдущих двадцати трех лет, Селия Санчес, одна из нескольких замечательных женщин, которые перешли на сторону Кастро в середине 50-х гг. Кастро прожил с ней все время с тех пор, как они встретились в Сьерре, хотя он и переезжал из одного места в другое, для безопасности и в силу неугомонной привычки, которую он приобрел еще до партизанской кампании. Судя по всему, Селия Санчес представляла своего рода домашний тыл для эксцентричной и беспорядочной жизни Кастро, которую он сам выбрал, и вполне возможно, она также обеспечивала эмоциональную устойчивость, помогающую приземлять его изменчивую натуру. Однако не было явных признаков того, что эта личная утрата отразилась на его политических суждениях, как намекали некоторые комментаторы[177]. Наоборот, Кастро смог обернуть в свою пользу потенциально разрушительное происшествие. Обширное освещение бегства из перуанского посольства и Мариэля, предоставленное международными средствами массовой информации, и горестные истории, рассказанные американским журналистам вновь прибывшими эмигрантами, стали плохой рекламой для Революции. И все же Кастро разоблачил пустые угрозы США, мобилизуя такую массовую поддержку режиму, что это ясно уличило во лжи утверждения о широком распространении недовольства среди населения Кубы. Он причинил еще большую головную боль правительству США, разрешив нескольким тысячам людей с незначительной криминальной репутацией присоединиться к выезду. Кастро выпускал некоторых эмигрантов, как отбросы общества и «люмпен»-элементов Кубы, но мотивы многих, если не большинства, эмигрантов не отличались от тех, кто покидал Карибские острова и Центральную Америку в поисках лучшей жизни в Соединенных Штатах[178].

Манера речи Кастро на общественных форумах в то время показывала, что он был взволнован происшествием. Не было недостатка в мотивах для раздражения поведением правительства США, которое сначала не смогло ответить на кубинскую попытку переговоров об эмиграционной проблеме, а затем удачно обернуло весь эпизод против режима Кубы. В июле в своей речи Кастро отрицал, что любой, изобличенный в жестоком преступлении, мог поки-путь остров, и обвинял Соединенные Штаты в укрывании настоящих преступников, приверженцев Батисты, ответственных за убийства и пытки. Он гневно заявил: «Хорошо, пусть они теперь получат люмпенов, воров, цыплят, овец, свиней и некоторые другие вещи. Почему первое, а не последнее?.. Где во всем этом нравственность?.. Это чистое лицемерие»[179]. Однако происшествие в Мариэле позволило предположить, что кубинские лидеры были не знакомы с чувствами многих своих сограждан. Последующее увеличение нормирования на многие виды продуктов и введение рынков свободных фермеров были наиболее очевидными побочными продуктами драматического эпизода.