Fidem

– Вы никогда не задумывались, что Господь, быть может, подает вам знак? Исполняя обет, вы заперли себя в бронекапсуле еще до того, как явились в Грауштейн. Значит, с самого начала оградили себя от опасности «Керржеса». Удивительно удачная случайность, сир Гризео. Вот я и подумал, может, это Господь послал вам такой знак? Спас от той участи, что грозит всем нам, прочим пленникам?..

Гримберт ощутил себя маленькой сухой мозолью в недрах корпуса «Серого Судьи». Крохотным пятном органики, засевшим в его стальных потрохах.

– Говорите начистоту, сир Ягеллон, – холодно произнес он. – Вы хотите сказать, что подозреваете меня в чем-то?

Взгляд «Варахиила» скользнул по лобовой броне «Судьи». Без всякого интереса, как показалось Гримберту. Точно по серой стали соскользнуло невесомое птичье перо.

– Подозреваю? Вас? Храни вас Господь, сир Гризео! Если бы я в самом деле подозревал вас в чем-то подобном, то давно бы уже известил о своих подозрениях приора. А уж его реакция, полагаю, не заставила бы себя долго ждать.

Дьявол. Гримберт сцепил зубы. Следовало ожидать, что Стрех из Брока проявляет свою ловкость не только в танцах. Превосходный маневр – энергичный, жесткий и вполне очевидный.

– Чего вы хотите? – спросил он тихо.

«Варахиил», немного качнувшись, развернулся. Так легко, будто и не был отягощен многими тоннами броневых плит, укрывающих его корпус.

– Хочу выбраться из Грауштейна живым, – спокойно обронил Ягеллон. – И буду очень вам признателен, сир Гризео, если с этого момента ваше общество не будет казаться мне столь… навязчивым. Если вам взбрело в голову устраивать слежку, соблаговолите, по крайней мере, обратить свое внимание на тех олухов, которые способны ее не заметить. А теперь прощайте, сир Гризео, я намереваюсь посетить собор, не хочу пропускать службы из-за досужей болтовни. Или вы, может, желаете присоединиться ко мне?

Гримберт вздохнул. Точнее, ему только показалось, что вздохнул – это невидимые меха «Судьи», дрогнув, наполнили его грудную клетку точно просчитанным объемом воздуха. Который показался ему чертовски кислым и сухим.

– Нет, благодарю. Думаю, смогу найти себе занятие поинтереснее.

* * *

Отыскать Красавчика Томаша на территории монастыря не представляло никакого труда. Гримберту не было нужды ориентироваться на цифровую сигнатуру «Ржавого Жнеца», он и без того отлично видел его силуэт – сгорбившийся, неподвижно стоящий неподалеку от монастырского рефектория, похожий на исполинский языческий монумент, обильно покрытый коростой ржавчины и пыли. Кажется, доспех простоял на этом месте все три последних дня. Сир Томаш не искал спасения от «Керржеса» в бронекапсуле, напротив, не считал нужным даже изредка забираться внутрь. Единственный из раубриттеров, он отказался прятаться в своем доспехе, напротив, вел себя так, будто никакой опасности ему не угрожало.

Каждый вечер монахи-лазариты приносили его бесчувственное тело к этому жуткому монументу и клали неподалеку, точно жертвоприношение истукану, и каждое утро сир Томаш, ругаясь на неизвестных окружающим варварских языках и проклиная сухость в глотке, влачил свое тело обратно в рефекторий.

В этот раз он выбрался из рефектория на своих двоих, причем гораздо раньше привычного часа. Судя по всему, его небогатый запас серебра окончательно иссяк, а братья-лазариты готовы были наделить своих гостей лишь христианской любовью, но отнюдь не дармовым пивом. Это вполне объясняло недобрый настрой сира Томаша.

– Что за болван вздумал загораживать мне солнце? – рявкнул Томаш, когда на него опустилась тень «Судьи». – Прочь, чертов увалень! Чертова жестянка! Крапивное семя! Прочь, пока я не залез в доспех и не устроил тебе такую трепку, что шестеренки вперемешку с дерьмом из твоих потрохов докатятся до самого Граца!

Гримберт кашлянул. И хоть луженая глотка «Судьи» превратила это покашливание в грубый рык, сир Томаш безошибочно распознал голос – должно быть, слух служил ему лучше зрения.

– Это вы, сир Серая Кляча? – сварливо осведомился он, задирая голову. – Черт, нашли, где разгуливать! Следите за своими ножищами, а то, чего доброго, передавите тут всех!

– Я всегда осторожен, – заверил его Гримберт. – А мой доспех не так уж велик, чтобы кого-то раздавить не заметив. Вам нужна помощь?

Томаш поморщился, отчего его лицо, покрытое россыпями полузаросших шрамов, на миг превратилось в мешанину из рубцовой ткани, в которой почти ничего невозможно было разглядеть.

– Помощь?.. Черт, да! Помоги мне добраться до «Жнеца» вместо того, чтобы стоять здесь остолопом. Черт, куда он запропастился? Готов поспорить, оставлял его здесь, вот прямо у этой стены…

Единственный из раубриттеров, он не считал нужным прятаться в свой доспех, разгуливая по Грауштейну так, будто это был обычный городишко, в котором ему пришлось остановиться. Что это было – презрение к смерти, которое Красавчик Томаш демонстрировал всю свою жизнь, не считаясь с мнением окружающих, или расчет?