Фигня

Все представители Президента в деревне были временными и назначались на месяц, пока действовал срок антиалкогольной кодировки.

Больше чем на месяц ни одного министра закодировать не удалось – проверено практикой, – а то, что ситуация действительно была чрезвычайной, не более чем совпадение.

Гостей рассадили порознь, между хозяев. Биков сам выбрал соседку – роскошную молодую женщину с распущенными по спине волосами, незамужнюю художницу-анималистку, как он предварительно выяснил. Ее открытые плечи и полуоткрытая грудь чрезвычайно взволновали Бикова. Она так увлеченно рассказывала ему в паузах о кошечках и гамадрилах, которых она рисует, что Биков тут же влюбился, причем, благодаря чаю, влюбился возвышенно и крепко.

Пенкина устроилась с диктофоном неподалеку от начальства, за нею ухаживал офицер в морской форме – списанный из подводного флота за увлечение уфологией капитан-лейтенант. Исидору окружали двое лиц кавказской национальности из Кабардино-Балкарии, бывшие танцоры кабардинки и балкарки, ныне лучшие чаеводы Касальянки.

Внесли дымящиеся самовары и водрузили на стол вместе с заварными фарфоровыми чайничками. Разнесшийся по залу аромат, подобно фимиаму, настроил всех на ностальгическую ноту.

– Начнем, господа, – объявил Брусилов, поднимая чашку с чаем. – Я хотел бы выпить эту чашечку «фигни» за наших гостей из России. Фиг с ними и фиг с нами!

– Фиг с ними и фиг с нами! – повторил отец Василий, тоже поднимая чашку.

– Ни фига себе… – пробормотал удивленный этим тостом Биков.

Все чинно выпили.

– По просьбе гостей я расскажу немного о нашей колонии, – продолжал бывший баритон, увидев, что Пенкина настроила свой диктофон. – Нас пока немного, меньше тысячи выходцев из России, но я смею утверждать, что здесь собрались лучшие, духовные ее представители. Мы верим, что отсюда начнется ее возрождение…

И далее он рассказал об основах государственности Касальянки, введенных Пересом в качестве модели для будущей России. Эта государственность покоилась на отделении власти от народа. Контакты между ними были сведены к минимуму. Многокилометровые заросли сельвы отделяли народную деревню от правительственной. Политика в народе была объявлена вне закона. Никто никого не избирал и не мог быть избранным. Член общества, под любым предлогом пожелавший власти – даже ради высоких целей – тут же изгонялся из деревни.

– Правда, пока нашелся только один такой, – сказал Брусилов. – Некто Платон Молочаев, двойной диссидент.

– Почему двойной? – спросила Ольга.

– Потому что он враждует и с правительством, и с народом.

Между народом и правительством существовали простые товарные отношения. Каждый член колонии выращивал «фигню», занимался на свой вкус селекцией и сдавал продукт на приемный пункт представителю Президента, за что получал нужные ему товары – от строительных материалов, мебели и одежды до продуктов питания.

Курс «фигни» по отношению к бабкам, имеющим хождение в правительственной деревне, регулировался Президентом. В настоящее время за сто граммов «фигни» можно было получить товара на пятьсот семьдесят бабок.

В свободное от возделывания плантаций время жители Касальянки занимались исключительно трудами духовными: писали стихи и симфонии, изучали небесные объекты, в том числе и неопознанные, издавали малыми тиражами газеты и журналы, ставили спектакли, снимали фильмы, но более всего изучали историю России и философию.

Никто из них не знал, сколько и каких министерств существует в республике, каким образом меняется правительство и что вообще происходит в коридорах власти. Они имели самое смутное представление об этих коридорах.

– Вы не представляете, насколько это экономит духовную энергию народа! – сказал Брусилов.

К этому моменту уже было выпито по три чашки «фигни», поэтому даже политизированный Биков согласился.

– Но зачем же в таком случае государство? – подал голос молчавший дотоле Максим.

– Связь с внешним миром, торговля, международные отношения. Точнее, внешняя политика, потому что по культуре мы контактируем сами…

– Я что-то не понимаю… – упорствовал Максим.

Он, как и положено министру, чая не пил, грыз сухари с корицей, запивая их минералкой. Потому проявлял неуступчивость.

– Не понимаете? – Брусилов сделал знак, и официант включил телевизор, укрепленный высоко на кронштейне.

Экран вспыхнул, и присутствовавшие увидели, что идет программа «Сегодня».

Татьяна Миткова с присущим ей обаянием перечисляла случившиеся за день ужасы. Показывали разрушенные кварталы Грозного, трупы солдат, плачущих беженцев. Потом перешли на криминальную хронику. День выдался обычный: убили управляющего банком в Новгороде и взорвали аэровокзал в Махачкале. Потом долго показывали, как в Питере на Дворцовой два митинга мутузят друг друга с обоюдными выкриками «Фашисты!», а ОМОН их растаскивает.

– Таким выдался сегодняшний день. Я желаю вам всего хорошего, – объявила дикторша и исчезла.

Минуту за столом царило подавленное молчание. Его наконец прервал Брусилов.