Фиговый листочек от кутюр

Но я, вытащив из сумочки носовой платок, начала тереть совершенно сухие глаза и довольно громко причитать:

– Ты меня совсем, совсем не любишь!

Девушка в окошке с интересом уставилась на майора. Володя порозовел.

– Перестань, а то она подумает, что ты моя любовница, которая явилась сюда устроить истерику.

– Ну и что!

– То! Сейчас же уходи!

– Вот ты какой! Вот как меня терпеть не можешь, боишься, что подумают, будто между нами есть связь! Неужели я настолько страшная? – И я снова принялась тереть глаза.

– Хорошо, – сдался Костин, – будь по-твоему, только уходи отсюда. Значит, Роберт Астер, прошлый год?

Я убрала платок от лица.

– Да.

Майор кивнул и убежал. Я удовлетворенно запихнула измятый платочек на место. «Хорошо, Володечка, что ты не выносишь женских слез».

Большие часы в бюро пропусков показывали пять вечера. Я вышла на улицу, дошла до бульвара и села на скамейку. Вера сказала, что она учится в институте, который посещала и Стася. По моей просьбе она даже написала на салфетке его название и адрес. Сейчас июнь, у студентов сессия, может, застану кого-нибудь, кто хорошо знал Стасю?

До института было рукой подать, вниз по бульвару, а потом чуток пройти кривыми московскими двориками. Одним словом, через двадцать минут я оказалась перед зданием с колоннами, построенным в тридцатые годы. «Советский классицизм» называл этот стиль мой ехидный папа, иногда, правда, после некоторой паузы он добавлял: «Варварское великолепие».

Очевидно, дом был сразу предназначен для института, потому что на фронтоне имелась гипсовая лепнина, изображавшая книги, тетради и квадратные профессорские шапочки. На стенах красовались барельефы: толстощекие девицы с портфелями и подтянутые молодые люди с тубусами шли гуськом куда-то вперед, скорей всего, в светлое будущее. Бедные гипсовые дети, им и в голову не могло прийти, как радикально изменится Страна Советов и как назовут потомки их учебное заведение. На двери красовалась латунная табличка, начищенная до блеска. Черными буквами на ней было выгравировано: «Московский университет академических знаний по истории, философии, психологии и менеджменту». Я покачала головой. Не знаю уж, как это учреждение называлось до перестройки. Может, было просто заштатным институтом, в который не ломились абитуриенты. А теперь пожалуйста – университет! Хотя в наше время университетом или академией не назвался только ленивый. Но университет академических знаний – это круто, не иначе отсюда выходят сразу членами-корреспондентами.

Внутри, слава богу, оказалось прохладно. Я побрела по когда-то роскошным, а теперь выщербленным ступенькам вверх и ткнулась прямо в доску расписания. Четвертый курс уже сдал сессию и мог с полным правом называться пятым. От досады я топнула ногой. Вот жалость-то, я так надеялась встретить кого-нибудь из одногруппников Стаси. Но тут мои глаза наткнулись на маленькое объявление: «Пересдача психологии личности для четвертого курса 20 июня, в 18.00, кабинет 64, доцент Лазарев».

Глава 20

Я понеслась по коридорам, разыскивая нужную аудиторию. Возле высоких белых дверей клубилась толпа.

– Это все на пересдачу? – спросила я у худенькой девочки, одетой, несмотря на жару, в джинсовый комбинезон и такую же рубашку.

Девочке явно было не по себе. Ее лицо пламенело, над верхней губой блестели капельки пота, а на рубашке тут и там виднелись мокрые пятна.

– Да, – кивнула она.

– Как много, что так? Предмет трудный?

– Лазарев – зверь, – прошептала студентка. – Почти весь курс завалил, поставил две четверки, несколько троек, а остальных погнал, вот теперь вновь пытаемся, но он опять людей выносит, вон у окна Машка плачет.

Я посмотрела в указанную сторону – там, сидя на подоконнике, вытирала лицо хорошенькая девушка с довольно большим животом.

– Вон как, – вздохнула «джинсовая» студенточка, – беременную не пожалел, говорю же, зверь! Просто доберман-пинчер.

– Ну, тут ты не права, – усмехнулась я. – Доберман-пинчер такая маленькая собачка, чуть больше кошки. Вот просто доберман, без пинчера, тот и правда здоровенный. Ваш Лазарев скорей питбуль.

– Вовсе нет, – сказала девчонка.

Тут дверь аудитории распахнулась, и высунулся маленький, плюгавенький мужичонка ростом ниже меня. По бокам его лысой остролицей головы торчали крупные желтоватые уши, маленькие карие глазенки зло поблескивали из-под насупленных бровей, тонкая шейка, размера тридцать седьмого, не больше, выглядывала из слишком широкого воротника не очень свежей рубашки. Очевидно, дядька не сумел подобрать себе одежонку по размеру. Впрочем, оно и понятно, скорей всего он обречен до скончания века носить подростковые модели.

– Если увижу еще у кого шпаргалку, – взвизгнул «карманный» вариант представителя сильного пола, – выгоню всех, останетесь на осень!!!

Выплюнув эту фразу, он исчез в аудитории.

– И впрямь доберман-пинчер, – хмыкнула я, – до питбуля ему как мне до Клаудии Шиффер.

Собеседница сильно побледнела.

– Сейчас упаду в обморок!

Я испугалась, прислонила ее к стене и сказала: