Фигура легкого эпатажа

— Да. Или оставьте одну газировку — дети явно захотят пить, а поедят они потом, дома. Слава богу, не прежние времена, родители могут пойти в магазин и приобрести для своих чадушек все, что их душа пожелает! И вообще, родители Гольдринга, Мухаметшиной, Евдокимовой и Николаева еще ведь не приходили. Может, зря боитесь? Они нормальные люди, спокойно отпустят детей на елку и не станут скандалить.

Александр Григорьевич потряс пожелтевшим листочком в клеточку.

— Да, пока не являлись. Но могут прийти, и надо избежать скандала. А вот заявление от дедушки Сергея Федотова уже есть. Слушайте: «Я, Федотов Андрей Сергеевич, ветеран войны, член КПСС с тысяча девятьсот сорок девятого года, почетный донор, награжденный орденами и медалями, возмущен политикой школы и лично поведением педсовета, решившего предложить детям в новогодний праздник чуждую нам по духу «колу». Коллектив учебного заведения низкопоклонствует перед Западом, призывая октябрят, пионеров и комсомольцев употреблять идеологически опасный напиток. Я также довожу до вашего сведения, что учителя разрешают есть жвачку, а литератор Громова Е.К. зачитывала на уроке отрывки из произведений отщепенца Солженицына, из произведений нашей страны за клевету на СССР. Спеша исполнить свой гражданский долг, я сигнализирую о нарушениях и требую принять адекватные меры к исправлению ситуации, а именно: расстрелять весь педагогический коллектив во главе с его директором. Федотов». И как вам письмишко?

— Видна опытная рука, натренированная в написании доносов, — кивнула я. — Что-то мне это напоминает… А, вот такую историю. Двухтысячный год, на окраину села из леса выходит дедушка и стучит пальцем в окно. Выглядывает симпатичная девушка. «Слышь, внучка, — лихорадочно шепчет старик, — кто в деревне? Наши, Красная армия, или фашисты-гитлеровцы?» — «Что вы, дедуля, — искренно изумляется молодайка, — война-то пятьдесят пять лет уже как закончилась!» — «Да ну? — поражается партизан. — А чьи же я тогда поезда до сих пор под откос пускаю?»

— Какой дед? При чем тут поезда? — занервничал Александр Григорьевич, желтея на глазах. — Вы о чем?

— Ни о чем, — вздохнула я. — Просто анекдот рассказала, показался к месту.

— Вашей Лизе тоже показалось к месту написать про Рождество, — пошел в атаку индюшонок. — Из-за безответственного поступка глупой девочки теперь куча неприятностей!

Всю жалость к Александру Григорьевичу вымело из моей души разом. Я вскочила, оперлась руками о стол индюшонка и четко произнесла:

— Вы сами поручили девочке организовать именно рождественский вечер.

— Нет, — пискнул директор, — никогда бы не позволил себе подобное неполиткорректное поведение! Между прочим, я работал там, — указательный палец Александра Григорьевича уперся в потолок, — и сюда, — палец ткнул в письменный стол, — был направлен для создания образцовой школы. Я всегда учитываю любые нюансы! Ваша Лиза…

— Требует порки?

— Да! — алчно воскликнул Александр Григорьевич. — Очень хорошо, что мы с вами нашли общий язык, надеюсь, вы примените в воспитательных целях ремень. Сам бы с удовольствием выпорол Романову.

— Ну-ка, дайте бумагу! — велела я. — И ручку.

Директор с готовностью протянул просимое, и только тогда, когда я схватила листок, он слегка настороженно заговорил:

— А зачем вам…

— Подождите секундочку! — перебила я его. — Понимаете, я не слишком складно умею излагать мысли в письменном виде, хорошо хоть заявление Федотова в качестве образца перед глазами. Фу, можете ознакомиться!

Александр Григорьевич взял исчирканный мной лист, пару секунд изучал текст, потом побагровел.

— Эт-то чт-т-то? — выдавил он из себя.

— Не поняли? — прищурилась я. — Давайте вслух прочитаю, увы, имею неразборчивый почерк. Говорят, он свидетельствует о безалаберности характера, но вам ведь плевать на мои личностные особенности. Итак, озвучиваю: «Заявление. От Романовой Евлампии Андреевны, добропорядочной гражданки России, не судима, не привлекалась. Прошу принять меры по отношению к директору школы А.Г. Молову, предложившему школьнице Романовой Елизавете участвовать в садомазохистской оргии (порке ремнем) при своем непосредственном участии. Предложение не соответствует званию российского педагога, было сделано прилюдно, что порочит честь девочки». Ну и так далее.

— Офигели? — выскочил из-за стола Александр Григорьевич. — Речь шла о наказании ребенка!

— Видите ли, — проникновенно заговорила я, — наша семья принадлежит к ордену священной собаки, и у нас подобные предложения расцениваются как гадкие, сексуальные поползновения в адрес несовершеннолетней.

— Но… а… у… не знал, — залопотал Александр Григорьевич. — Орден священной собаки? О боже!

— Понимаете, — совсем ласково докончила я, — когда выяснилось, что вы не разрешаете Лизавете посещать уроки со своим талисманом — собачьей стаей в количестве… минуточку, сейчас посчитаю, вечно путаю, сколько их у нас: э… Муля, Капа, Феня, Ада, Рейчел, Рамик… значит, в количестве шести голов, — то промолчала, хотя душа еле пережила подобное притеснение.

— С животными в школу нельзя, — выдохнул директор.