Империалистическая германская буржуазия, злоупотребляя, часто использовала последовательную борьбу Фихте за единство немецкой нации в шовинистических целях. Действительно, в «Речах к немецкой нации» есть немало мест, которые можно рассматривать как выражение национальной заносчивости и в отрыве от контекста, без учета исторических условий их возникновения трактовать как шовинистические. К таким моментам относится, например, созданная Фихте теория «праязыка» и «пранарода», под которыми он понимает немецкий язык и немецкий народ. То же проявляется в формулировках вроде «иметь характер и быть немцем… это, без сомнения, одно и то же» (17, стр. 446) или в той всемирно-исторической роли, которую Фихте приписывает немецкому народу: если-де не будет выхода и погибнет немецкий народ, то наступит катастрофа и «тогда погибнет и все человечество без надежды когда-либо возродиться» (17, стр. 499) и т. п.
Если в «Речах к немецкой нации» Фихте действительно был не вполне свободен от идей национальной исключительности, то все же следует согласиться с замечанием Александра Абуша в его книге «Ложный путь одной нации»: «Фихтевские „Речи к германской нации“ были направлены не против шедших из Франции идей, ибо он был их приверженцем; в связи с изгнанием из Иенского университета в 1799 г. он сам называл себя „ославленным демократом“. Фихте стремился помочь разрушить тиранию в лице Наполеона, его „универсальную монархию“, порабощающую Европу. В то время как молодой прусский поэт Генрих фон Клейст… временами впадал в националистический угар ожесточения против чужеземного завоевателя, мощный язык произведений Фихте всегда был пронизан глубоко человечным и братским чувством подлинного „предопределения человека“» (36, стр. 156). Реакционная немецкая буржуазия не имеет, таким образом, права ссылаться на Фихте, в частности на его идею германского национального государства.
Если нужно еще доказательство демократичности взглядов Фихте, так вот оно: основой его правовых, этических взглядов, его идей в области философии истории является требование преобразования феодально-абсолютистской общественной системы. Ему представлялось «истинное царство закона, какого еще не знал мир… без того, чтобы большинство людей были рабами… свободное, основанное на равенстве всего, что имеет облик человека» (19, стр. 423). Этой фразой можно увенчать практическую философию Фихте, которая при всех своих субъективно-идеалистических и утопических чертах принадлежит к лучшим страницам гуманистического наследия.
Заключение
Мало кто из современников Фихте был так полон непоколебимой веры в революционное значение своего века, в постоянный прогресс человечества, его движение к лучшему. «Пусть весь трансцендентальный идеализм был заблуждением, — писал Генрих Гейне, — все же сочинения Фихте были проникнуты гордой независимостью, любовью к свободе, мужественным достоинством, оказывавшим благодетельное влияние особенно на молодежь» (39, стр. 111). Чем больше трудностей и несообразностей обнаруживала действительность, тем более Фихте стремился к усовершенствованию своего царства нравственного действия; чем труднее ему становилось поступать в духе основных принципов своего учения, т. е. в соответствии со своими убеждениями, тем больше он стремился уйти в это царство. Вот почему по мере сокращения возможностей общественной деятельности Фихте философия его приобретала все более созерцательный характер.
При общей оценке Фихте необходимо поэтому учитывать два момента: подчеркивание активного элемента, постоянное возвращение к «деятельной стороне» и ту извращенную, идеалистическую форму, в которой это происходит. Первое — теоретическое выражение и попытка истолкования исторического процесса, в ходе которого уничтожается старый, изживший себя общественный строй и заменяется новым, перспективным; второе — отражение «немецких обстоятельств» и восприятие элементов худшей традиции духовной жизни Германии.