Фиктивная свадьба (СИ)

— А можешь сбегать в магазин, пока я ее уложу? Проснется, покормлю, и тогда уже поеду домой.

Каждую секунду до момента, пока за няней закрывается дверь, я нахожусь в диком напряжении — мой план слишком шаткий, сплошная импровизация. Но я уже зашла достаточно далеко, и отступать не намерена.

Одеть Надюшу — целый аттракцион. Она смеется, потом капризничает. Такси, которое я вызвала, уже у дома, а время истекает.

Из вещей хватаю только самое — самое необходимое — только то, что понадобится в дороге, и лекарства, а потом сбегаю.

В машине дочь ведет себя очень тихо — будто понимает серьезность ситуации. Я мысленно молюсь, чтобы и дальше все прошло так же. Вспомнив совет Инги, я по дороге меняю такси, и второе уже заказываю не из приложения, а просто на одной из остановок. Рискованно, но мне надо запутать следы и выиграть время.

На автобусном вокзале покупаю билеты на свой настоящий паспорт, а затем в другой кассе — на новый. Надюша с любопытством оглядывается по сторонам и практически не капризничает. Моя золотая девочка.

Места у нас ней в междугороднем автобусе оказываются удачными — не совсем в конце, да и с соседями везет. Так что следующие несколько часов она сначала спит, потом, проснувшись, перекусывает тем, что я успела ухватить из дома, где Надя жила с няней. Но последние полчаса дочери даются очень сложно — она довольно активный ребенок, так что на месте ей не сидится.

Из игрушек тоже у меня с собой всего пара кукол.

По приезде нужно найти жилье. Свой телефон я оставила сразу дома. Не стала рисковать. Новый дешевенький смартфон позволяет найти через интернет квартиры, которые сдаются посуточно. И уже через пару часов мы с дочкой заходим в наше временное пристанище.

И вот тут доча выдает мне все, что сдерживала все это время.

Она капризничает, плачет без видимой причины и наотрез отказывается кушать.

Эта ночь проходит просто ужасно. У Надюши нет видимых причин для плохого самочувствия, температуры тоже нет. Но она квасится даже на следующее утро. В какой — то момент мое отчаяние достигает высшей точки, я всерьез начинаю подозревать, что она скучает по Любе. Это даже объяснимо — та с ней проводила куда больше времени, чем со мной.

Глупая обида занимается внутри, и я душу ее, повторяя себе снова и снова, что мы справимся, что это временно. Просто Надя стала жертвой жестокости моего отца, который, по сути, лишил нас друг друга. То время, что было мне позволено проводить с дочерью, жалкие крохи.

К вечеру ситуация немного выправляется. Пережив основную бурю, я уже подыскиваю варианты, куда мы поедем дальше. Так близко оставаться рядом с родным городом попросту опасно. К тому же Надины проблемы со здоровьем никуда не делись — нам нужна качественная медицинская помощь.

Конечно, это терпит какое — то время, но затягивать тоже не стоит.

В итоге я останавливаюсь на одном из маршрутов, ставлю будильник, собирая наши скромные пожитки. И именно в этот момент раздается звонок в дверь.

Испуганно вздрагиваю. Дочка, которая играла перед сном в куклы и задремала, недовольно ворчит, но вроде не просыпается.

Знаю, что хозяин квартиры не должен прийти. А больше я никого не жду. Осторожно выглядываю в окно — ищу взглядом какие — то признаки того, что люди отца меня нашли.

Но во дворе пусто. Только парочка машин, которые были там и утром.

Я уже собираюсь все же пойти и посмотреть в глазок, как вдруг звонок повторяется. Да такой длительный и настойчивый, что я едва ли не бегом несусь к двери. Сбиваю по пути тумбочку. Вскрикиваю от острой боли. И, наконец, открываю дверь.

Вот только там оказывается Арман. Злющий, с диким, неадекватным взглядом.

— Ты… — срывается с моих губ. Паника захлестывает. Я даже не успеваю подумать, почему он здесь, как нашел и зачем. Тупо считываю его эмоции, и они сносят меня. Я пропитываюсь ими, понимая, что случилось страшное.

И тут Надюша начинает громко плакать, проснувшись и перепугавшись, что она осталась одна.

— 17 Лена —

Я мгновенно переключаюсь на дочь и, развернувшись, бегу обратно в комнату, напрочь забыв про дверь и про гостя. Подхватываю Надю на руки и укачиваю. Но она, как назло, распаляется все сильнее.

Такое случается редко, но, что называется, метко. К тому же мое редкое присутствие в жизни дочери тоже играет против меня. И липкое, удушающее отчаяние захватывает меня все сильнее с каждой секундой истерики дочери.

— То есть ты еще и ребенка во все это ввязала? — мрачно спрашивает Арман.

Резко оборачиваюсь — он стоит на пороге спальни.

Боже, я ведь совсем про него забыла.

— Ну, и чей он? Твоего хахаля?

— Это девочка, — поправляю его. Надюша, заметив незнакомого мужчину, вдруг резко замолкает и удивленно смотрит на него. Вообще это странно — обычно она реагирует как раз наоборот.

— Да без разницы, — равнодушно возражает Нечаев. Эти слова отзываются во мне болью.

Без разницы ему. А чего я ждала?

— Или надеешься, что прикроешься ребенком, и я спущу на тормозах все, что ты натворила?

— О чем ты?