Я давно в бизнесе, можно сказать, с пелёнок, в отличие от Арона, меня всегда интересовало дело отца. Но я никогда не думал, что когда-нибудь придется торговаться за ребёнка.
— Пятьдесят.
— Ну что вы. Мы, может, и не самые лучшие родители, но дочь не продаем. Сами как-нибудь поднимем. А когда она станет совершеннолетней, то сама выберет, с кем ей жить.
— Ивар, — вдруг в наш разговор вмешивается «мать года». — Может, так будет лучше для Алисы? Что мы ей дадим? А по господину видно, что у него много возможностей. Ну и ведь не чужие люди. Алиса будет с сестрой.
Не могу сдержать ухмылки. Быстро она переобулась. Деньги творят чудеса.
— Прислушайтесь к жене, она верно говорит. Если мы не договоримся сейчас, я все равно приложу все усилия и потрачу деньги на то, чтобы вас лишили родительских прав.
Мужик вновь громко отхлебывает кофе, начиная меня раздражать. Переглядывается с женой и задумчиво молчит.
— Семьдесят, — назначает свою цену, но хочется впечатать его сальное лицо в стол, потому что это не люди. Были бы мы в России, я бы ни копейки ему не дал, а просто отобрал бы ребенка. Но, к сожалению, в этой стране я не имею влияния.
— Семьдесят, и едем к нотариусу прямо сейчас.
— Хорошо. Так понимаю, я все равно бессилен, — оправдывается мужик. Хотя он даже не мужик и даже не животное. Животные как раз таки загрызут за детёнышей. А это шваль. Биомусор.
— Собирайтесь, — поднимаюсь с места, испытывая желание быстрее покинуть этот дом.
— Стойте. Деньги вперед, — останавливает меня мужчина.
— Да без проблем, пишите номер счёта. Только учтите: начнёте юлить – сделаю вашу дочь сиротой.
— Вот только не нужно нам угрожать! — женщина опять переходит на истеричные ноты.
— Инга. Иди собери документы! — настойчиво произносит мужчина, а сам вынимает телефон и диктует мне номер счёта.
Все решается быстро. Несколько подписей, заверение нотариуса, и завтра утром девочка улетает с нами. А там я оформлю Милане опеку над сестрой. Как низко люди готовы опуститься ради денег. Можно подумать, что мне этого не понять, ведь я родился уже с золотой ложкой в руках. И это верно, но мои родители в той или иной степени привили нам человечность и правильные ориентиры. Нет, мы не святые, у нас с Ароном за душой много грехов, и на рай нам не приходится надеяться, но даже в наших грязных душах есть место для семейных ценностей.
И ведь они даже не прощались с дочерью, заведомо понимая, что могут больше не увидеться. Сухое «веди себя хорошо» – от отца. И обаятельное «звони мне» – от матери. Девочка просто кивает и прячется за сестрой, словно только она ее защита и ее дом. Я рад, что так произошло. Рад за ребёнка, который теперь обрёл шанс на нормальную жизнь.
Наш вылет только утром. Поэтому ночуем мы в отеле. Я снял двухместный номер. Комната для девочек, комната для меня и общая гостиная. Весь вечер я пытался работать дистанционно, ведя переговоры, а девочки не замолкают в своей комнате. Да, я злился, когда меня отвлекал их звонкий смех, несколько раз просил их быть тише, и уже через несколько минут они об этом забывали.
Алиса меня сторонится и смотрит с опаской, постоянно прячась за сестрой, словно я главный злодей. Забавная. Худенькая, глаза голодные, поэтому я заказал девочкам ужин. Все самое вкусное и много сладостей, а сам закрылся в спальне, пытаясь поговорить с заместителем о работе.
Сам не замечаю, как наступает тишина. Выхожу в гостиную и нахожу Милану возле окна. Она переоделась в домашнее платье, похожее на длинную футболку, локоны распущены и раскиданы по плечам. В своих чертовых белых носочках, от которых меня сносит к чертовой матери. Такая невинная, словно тоже девочка.
— Не спится?
Вздрагивает от неожиданности. Оборачивается, хлопает ресницами, рассматривая меня. Я не знаю, намеренно или нет, но меня кроет от того, что она постоянно на мне зависает, словно изучает. Ох, Красная Шапочка, я же так тебя съем.
— Там, — указывает куда-то за окном, — моя школа. Ее отсюда видно, — сообщает она мне. Подхожу ближе, рассматривая ночной город. Я даже не понимаю, где именно эта школа, просто смотрю.
— Тоскуешь по этому городу?
— Скорее, по местам. По прошлому, по тому времени, когда все было хорошо, и был жив папа. Кстати, он работал вон в том здании, — указывает на высотку с синими глянцевыми стеклами.
— Ты была папиной дочкой? — Кивает, глубоко вздыхая.
Молчим, рассматривая город. Она так близко, что я чувствую ее тонкий, нежный запах. Я помню, насколько она вкусная девочка. Ее страшно любить такому как я. Боюсь ненароком сломать. Я отвык от подобной романтики, нежности, когда нужно не просто иметь, а глубоко проникать друг в друга. Последние несколько лет у меня все просто и расчётливо. Женщина рядом только для физики, и всем понятны роли. А химия… ни к чему – ненужный элемент. Мешает. Нужно искоренять все, что мешает тебе чувствовать себя комфортно. И я был уверен, что так будет всегда. Это и есть этап зрелости – когда понимаешь, что романтика, эмоции и глубокие чувства в прошлом.