— Хорошо. Я поговорю с тобой. Дай сюда мне пластырь и жидкость.
Такая строгая. Усмехаюсь. Все-таки чувства взяли верх.
Хорошая девочка.
Моя.
Самым правильным решением было бы оставить Мирона. Он не немощный и способен помочь себе сам. Но сердце разрывается при виде его раны. Такой большой шов. И я понимаю, что при каждом движении от напряжения мышц ему больно. Не могу уйти. Не хочу. Дура. Правильно сказала Ника, актриса из меня плохая.
Мирон обнажен, в одном полотенце. У него и правда рваные шрамы на груди и животе. Но они совсем не потратят его, придавая мужественности и брутальности. Тело рельефное, подтянутое, сильное. Вены на руках вздутые, переплетаются. Это по-мужски красиво. Я дурочка, краснею только от того, что представляю, что под полотенцем ничего нет. Мирон красивый мужчина. Восхищает его выдержка, сила воли, статность, серьезность и опытность. Никогда даже не предполагала, что влюблюсь во взрослого мужчину, никогда не обращала на них внимания. А Мирон, он…
Ой, мамочки. О чем ты думаешь, Милана?
Тебе держаться от него подальше надо!
Возможно, он просто играется с тобой. А ты, идиотка, таешь.
«Где Мирон и где ты?!» — говорю себе в сотый раз. Но в очередной раз не могу устоять. После покушения он вдруг занял очень значимую часть внутри меня, и теперь практически невозможно его оттуда выгнать.
Мирон сидит на кровати и глаз с меня не сводит. Стараюсь держать лицо, но выходит плохо. Подкупает, что он всё-таки распрощался с Никой, но злит, что он совсем недавно спал с ней в кабинете – там, где прикасался ко мне, заставляя лететь от удовольствия и задыхаться от эйфории. Как представлю, что он делал с ней то же самое, даже больше, намного больше, и хочется кричать. Внутри бушует и душит дикая ревность. С какой стати я присвоила себе этого мужчину? Разве он что-то мне обещал?
Если бы не наш фиктивный брак и договор, я ушла бы. Убедившись, что с Мироном все хорошо, вернулась бы к бабуле. Чтобы не видеть этого мужчины и не разрываться. Не смотреть на него, не слышать, чтобы у него не было шансов вновь меня очаровать. Я же верю ему безоговорочно, в моем понимании взрослый мужчина не может лгать и предавать.
Мирон сидит на кровати, и, чтобы добраться до раненой спины, мне приходится его обойти, забраться и сесть позади. Смачиваю тампон в обеззараживающей жидкости, глубоко вдыхаю и стараюсь аккуратно обработать рану.
— Смелее, котенок, — подбадривает меня Мирон. — И не молчи, я жду от тебя речи.
— Какой речи ты от меня ждешь? — немного сильнее прижимаю тампон, а сама кусаю губы, полагая, что это больно.
— Ну если тебе станет легче, можешь обозвать меня кобелем. И объясни, что творится в твоей голове.
— Обзывать я тебя не буду, ты это не заслуживаешь. Это я дура малолетняя, навыдумывала себе то, чего нет. Сама придумала, сама переживу, — злюсь, и это уже не удается скрыть.
— Ммм, как интересно. Расскажешь, чего навыдумывала?
— Не расскажу! — кидаю использованные тампоны в пакет и распаковываю широкие пластыри. — Скажи мне, ты правда… — наклеиваю пластырь, подбирая слова. — Ты правда спал с этой женщиной в своем кабинете? — наконец выпаливаю я и почему-то зажмуриваюсь в ожидании ответа.
— Я вообще с ней не спал, — иронично произносит Мирон. — А если ты имеешь в виду секс, то да, я занимался им с ней в кабинете. Какой именно раз тебя интересует? — уже более холодно спрашивает он. Я прекрасно понимаю, что Мирон не мальчик, он взрослый, опытный мужчина, и, естественно, в его жизни были женщины, но все равно очень неприятно. Зачем задаю эти вопросы? Я же не хочу знать ответов.
— Самый последний!
Клею пластырь и на эмоциях прижимаю его сильнее, чем нужно. Мирон шипит, втягивая воздух.
— Прости, прости, я не хотела! — убираю руки.
— А ты мстительная девочка, — усмехается, глубоко дыша. — Да, это произошло после свадьбы. Простая физическая потребность. Не более. И это было до того, как я осознал, что ты для меня гораздо больше, чем просто партнёрша по афере.
— Ясно, — отвечаю я, собирая медикаменты.
— Что тебе ясно? — разворачивается ко мне и толкает на кровать, не позволяя встать. Не удерживаюсь, падаю на подушки и роняю пакет.
— Лежать! — рычит Мирон, когда я пытаюсь подняться, а сам скользит глазами по моим голым ногам. Широкая юбка домашнего платья с запахом разъехалась, оголяя бедра. Поправляю, одёргивая легкую ткань, прикрываясь от его горящих черных глаз. — Ох, повезло тебе, что я не могу быстро двигаться. Иначе уже прижал бы к кровати, связал и отшлепал бы.
— Что? За что? — вновь хочу подняться, но Мирон надавливает мне на живот сильной ладонью, призывая лежать на месте.
— Не нужно слушать женщин. Особенно таких, как Вероника. Она хищница. Загрызет, когда почувствует, что добыча уплывает из рук. Да, я с ней спал, как и с сотней других. Но это было «до». Я не изменяю женщине. Если чувствую, что наши отношения закончены, просто их обрываю. Я не трою.
— Откуда мне знать? Вдруг ты решил сыграть со мной, чтобы я правдоподобнее притворялась твоей женой?