А ведь я тоже безумно ее люблю. Нас словно вскрывает. Это не просто секс, это гораздо глубже, как ритуал принадлежности друг другу, тону в ее глазах с хрустальными слезинками, так быстро приходя к пику наслаждения. Последние точки снова грубые, глубокие. Это опять слишком, и Милана вскрикивает. Но я плохо соображаю, резко выхожу из нее, опускаю глаза вниз, смотрю, как кончаю на ее живот. Запрокидываю голову, хватаю воздух, ища равновесие. Я много чего пробовал и практиковал, от классики до легкого доминирования, но никогда мне не было так хорошо, глубоко и проникновенно. Чтобы пробивало до самого сердца. Я пропал. Нет меня. Есть только всепоглощающее чувство к этой маленькой девочке. Мне кажется, если она сейчас попросит меня убиться на хрен, я убьюсь, только чтобы ей было хорошо.
Ах, вот как ты выглядишь, любовь.
Жестко.
Но парадокс в том, что идешь на это добровольно и с удовольствием.
— Я нашел киллера, — буднично сообщает Арон, крутясь в кресле на колесиках и играя со своей зажигалкой. Огонь вспыхивает, брат долго всматривается в пламя, а затем тушит его, захлопывая крышку зажигалки. А я наблюдаю и жду продолжения, которого не следует.
С момента покушения прошло два месяца. Мы полагаем, что заказчик Павлов. Все логические умозаключения ведут к нему, но прямых доказательств у нас нет. Он наш главный конкурент на рынке, точнее, мы его конкуренты. Его компания не дотягивает до нашего уровня, и старик Павлов играет нечестно. Мужик, поднявшийся в девяностых, бывший авторитет, никак не усвоит, что времена изменились, и его методы устарели. Но на силу нужно отвечать силой и ответными реверансами.
— И?! — не выдерживаю я, хлопая по столу. Арон поднимает на меня глаза и внимательно смотрит. Глаза по-прежнему стеклянные, препараты плохо на него влияют. — Где киллер?
Арон ухмыляется, вновь зажигая огонь.
— На Тихомировском кладбище лежит под могильной плитой с надписью «Любим, помним, скорбим». Знаешь, там так спокойно, тихо, красиво… — Опять зависает на огне.
Кидаю ручку на стол, откидываюсь в кресле, запрокидывая голову.
— Замечательно. То есть тщательно почистили за собой?
— Да. Павлов, может, и мужик старой закалки, но не идиот. Понимает, что открытые войны ему не выгодны. Он просто хочет, чтобы ему освободили рынок.
— А больше он ничего не хочет?! — нервно выдаю я.
— Вчера на границе тормознули его партию никеля.
— По причине?
— Фанит от него, — усмехается Арон. — Радиационный фон превышен.
— Твоих рук дело?
— Ну что вы, Мирон Яковлевич, наговариваете на меня, — отмахивается брат. — Стечение обстоятельств. Это даст нам время занять рынок.
Вздыхаю, поднимаюсь с кресла и прохожусь по кабинету.
— Все это забавно. Прямо холодная война. Но нужны кардинальные меры. Нет, я за здоровую конкуренцию. Но Павлов думает, что с уходом нашего отца он может вытеснить нас с этого рынка.
— Ну а как ты хотел? Ты возглавил бизнес. Разгребай. Ты же мозг, а я всего лишь силовик.
Разворачиваюсь к Арону, опираюсь бедрами на подоконник, складываю руки на груди и глубоко вдыхаю. В кабинет заглядывает Платон:
— Мне нужно поговорить, — сообщает братишка.
— Проходи, — отталкиваюсь от подоконника, иду к столу, вновь сажусь в кресло.
Платон не в духе, немного уставший, словно не выспался, садится в кожаное кресло возле окна и тоже молчит.
— Вы сегодня на одной волне? — спрашиваю Арона, на что тот усмехается, разворачиваясь к Платону. — Что-то случилось? — интересуюсь я у братишки.
— Да, я женюсь, — вдруг выдает Платон. Пока я перевариваю информацию, Арон начинает ржать.
— И кто невеста?
— Марьяна, — я закашливаюсь, а Арон еще больше закатывается, закрывая лицо руками.
— Хорошая шутка. А если серьезно? — заглядываю Платону в глаза. Если Арону весело, то мне не очень, по глазам братишки вижу, что он не пошутил.
— Серьезней некуда, она беременна, — не очень весело заявляет Платон.
— Это она тебе сказала? — ухмыляется Арон.
— Мы ходили вместе в клинику: тесты, анализы… — вздыхает и отворачивается к окну. Молчим. Арон снова играет зажигалкой. — Ну говорите уже, — не выдерживает Платон.
— Во-первых, то, что она притащила тебя к врачу, еще не дает гарантии беременности, — начинаю я. — Веди ее сам в нашу клинику, я договорюсь. Во-вторых, еще нужно доказать, что ребенок твой.
— Он мой! — уверенно с раздражением кидает Платон.
— Я тебя умоляю, — усмехается Арон. — Это Марьяна! Там куча потенциальных отцов.
— Не нужно так говорить! Ты ее не знаешь! Если у вас когда-то что-то было, это еще не значит, что она гулящая девка! — огрызается.
Арон качает головой и вздыхает, продолжая раскачиваться в кресле.