Филарет Московский

Буря миновала, отгремела, и наступил год тихий, напуганный. В январе, приехав в очередной раз в гости к Сергею Михайловичу Голицыну, митрополит узнал о смерти его бывшей супруги. Сорок лет уж прошло, как они развелись, а Сергей Михайлович все не мог забыть ни ее пленительной красоты, ни нанесенных ей ему жгучих обид. Филарет наставлял его молиться о душе усопшей рабы Божьей Евдокии, тем паче что, по слухам, в последние годы «принцесса ночи» весьма изменилась в лучшую сторону, стала очень набожной, искренне и старательно замаливала грехи молодости. Что и говорить, жизнь ее была яркой и прошла стремительной кометой через судьбы многих выдающихся людей России. Галломанка до 1812 года, после нашествия Наполеона она перестала говорить по-французски, на балы являлась в русских сарафанах и кокошниках. Затем завела ночной салон, в тридцать семь лет могла вскружить голову юнцу Пушкину, да и не только ему. После пятидесяти остепенилась, увлеклась науками, под руководством знаменитого профессора Михаила Васильевича Остроградского стала заниматься математикой и даже опубликовала собственный математический труд «Анализ силы», а главное, к концу дней своих всей душой обратилась к Богу. Скончалась непостыдно и мирно, чуть-чуть не дожив до семидесяти.

— Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Евдокии!

Кроме Голицына он продолжал дружить с Андреем Николаевичем Муравьевым, который все ездил по миру и писал свои превосходные путевые заметки, вызывавшие ненависть среди либеральных журналистов — светский писатель и все-то у него про веру, про Христа, про святыни христианские! Ладно бы уж «долгополый» был, а то ведь нет. Он, да еще Гоголь стал такой же. Травля Муравьева в печати не прекращалась. Почитывая то, что пописывают в прессе, и духовные лица стали не доверять Андрею Николаевичу. Филарету приходилось заступаться за друга: «А для меня непонятно, как мог путешественник написать о Грузии целую книгу, в которой было бы почти все ложно. Разве он почитает живущих в Грузии слепыми, а всех живущих в России глухими и потому смело пишет ложь? И что за удовольствие писать почти целую книгу лжи? Журналисты не очень благосклонны к этому писателю и делали ему замечания относительно слога и содержания его книг, но не обвиняли его во лжи. Было, помнится, какое-то замечание от армян на его изложение их догматов или обрядов, но в сем случае сомнительно: он ли чего не понял, или они стараются прикрыть то, что у них действительно неблаговидно».

В Иерусалиме архиепископ Фаддей Севастийский подарил Муравьеву небольшой камень от святого Гроба Господня, и тот привез его в Москву. Филарет, посетив Андрея Николаевича, внимательно рассматривал привезенные им разные реликвии, а когда развернул воздух, в котором был завернут камень от Гроба Господня, почувствовал сильное волнение и со слезами припал губами к камню. Муравьев не собирался никому дарить реликвию, но слезы святителя тронули его сердце, и тут ему ничего не оставалось, как только отдать камень Филарету. И это притом что он привез ему в подарок несколько старинных икон, иорданскую воду и часть мощей святого великомученика Пантелеймона, которую просил передать Филарету иерусалимский патриарх Кирилл. Кроме того, от патриарха святого града были привезены две грамоты, благословляющие Гефсиманский скит. В праздник отдания Пасхи митрополит Московский привез грамоты и святыни в Троице-Сергиеву лавру. Во время малой вечери под пение пасхальных стихир Филарет возложил камень на дискос и, держа его над головой, перенес, как пишет Муравьев, «с престола Троицкого в палатку преподобного Сергия, где для него было устроено особое место, близ иконы явления Богоматери; там и доселе он хранится, обложенный бриллиантами». Камень сей и сейчас находится в Троицком соборе лавры. А в тот день, радуясь, как ребенок, такому приобретению, Московский Златоуст оповещал народ православный: