Посетив митрополита, Путятин сообщил ему о грядущем путешествии и в числе прочих целей предприятия назвал просвещение Христовым светом народов, сидящих во тьме невежества. Название корабля особо понравилось Филарету, ведь после кончины игуменьи Марии в Спасо-Бородинской обители настоятельницей стала ее ближайшая сподвижница монахиня Палладия. Путятин просил снабдить экспедицию различными церковными предметами, необходимыми для равноапостольской деятельности епископа Камчатского, Алеутского и Сахалинского преосвященного Иннокентия. Просил также и миссионера в помощь Иннокентию. Филарет с огромной любовью благословил Путятина и его предстоящее плавание, собрал необходимые предметы, по просьбе Ефима Васильевича составил особую ектенью для употребления в корабельной церкви, а в качестве миссионера на «Палладу» был определен по совету Антония троицкий иеромонах Арефа. Другим миссионером на фрегате являлся замечательный востоковед, китаист архимандрит Аввакум (в миру — Дмитрий Семенович Честной). Арефа проведет в миссии святителя Иннокентия шесть лет, немало потрудится, но в 1860 году отпросится восвояси в Троице-Сергиеву лавру. Аввакум будет на «Палладе» священнослужителем, потом отправится в Китай, в Приамурье, будет служить у графа Муравьева-Амурского и возвратится, как и Арефа в 1860 году, с восточных рубежей России в европейскую часть и тоже в лавру, только не в Троице-Сергиеву, а в Александро-Невскую.
Монахиня Палладия оказалась неспособной к руководству большой Спасо-Бородинской обителью, надобно было ее заменить. В свое время игуменья Мария говорила, что хорошо бы сделать настоятельницей послушницу Софью. Теперь о том припомнили и стали готовить Софью к постригу. Софья Васильевна Волконская, урожденная княжна Урусова, была некогда замужем за князем Александром Андреевичем Волконским. Двадцать лет в браке принесли ей и счастье, и горе — за это время у нее родились и в разное время умерли четверо детей, а в 1847 году не стало мужа. Видя в этих горестных потерях перст Божий, Софья Васильевна ушла в Спасо-Бородинский монастырь послушницей, проявила там свои деловые качества. Осенью 1852 года она была пострижена в монахини под именем Сергии, а затем сам святитель Филарет совершил чин посвящения ее в сан игуменьи.
26 декабря 1852 года митрополиту Московскому Филарету исполнилось семьдесят лет. И вновь нет упоминаний о торжествах по сему поводу, коих, судя по всему, не было никаких. В письме Антонию юбиляр сообщал, что на второй день праздника, то бишь Рождества, «сильно болел простудою, особенно головы, отчего и зрение не мог употреблять». Вот и все про второй день праздника, когда у него был юбилей.
В новом, 1853 году смерть унесла еще один сухонький листочек — не стало родной матушки митрополита. Евдокии Никитичне шел восемьдесят седьмой год. Как было заведено, сразу же по совершении ранней литургии часам к восьми, к половине девятого любящий сын навещал ее, дабы спросить о самочувствии. Она уже была так слаба, что почти и не вставала с мягкой лежанки. Смерть не стала неожиданностью, ее уже ждали — вот-вот. 20 марта Филарет, как обычно, пришел к ней из церкви и застал последний час жизни родительницы. Она отошла ко Господу на его руках. Он записал в дневнике: «Преста-вися раба Божия Евдокия, мати моя, в 9 ч. утра».
В последнее время частым гостем Филарета стал драматург, поэт и журналист Николай Васильевич Сушков, вспоминая потом те дни, он написал, что Филарет «без рыданий принял последний вздох усопшей, без рыданий отдал последний долг от-шедшей из времени в вечность. Твердо бодрствуя на молитве поминовений и погребения, обрел в душе своей силы встретить гроб на кладбище, проводить до могилы, посыпать перстию персть, и кротко-сиротливо возвратиться в свою келлию к обычным трудам и подвигам».
Рыданий и слез не было. Их никто не видел. Но своему духовнику Антонию святитель писал: «Житие и кончина ее дают уверение, что она скончалась в блаженном уповании. Число лет ее и последний болезненный год приготовляли меня к лишению. С благоговением смотрю на ее отшествие, однако часто хочется плакать. Слава Богу, что я сподобился отдать ей последний долг. Утомленный занятиями с обер-прокурором, в последние дни ее должен я был нередко приходить к ней, иногда ночью, и иногда проводить при ней несколько часов; и уже чувствовал расстройство в здоровье прежде кончины ее; однако Бог устроил так, что и пред кончиною ее при ней я молитвословил, и последних тихих дыханий ее свидетелем был, и, непосредственно по прекращении их, принес молитву о преставившейся. Но два дня приходя на панихиду в дом ее, от простуды ног получил я боль в голове и внутренностях такую, что в воскресенье большую часть дня пролежал и ночь на нынешний день имел трудную; однако ныне должное исполнить мог. Утешили меня сослужители, по доброй воле, в довольном числе собравшиеся на ее вынос и погребение, и множество народа не только от дома до церкви, и в церкви, но и на кладбище загородном. Довольно любви и молитвы».