Филарет Московский

В год прибытия Филарета Москва только начала расцветать после пожара. Дайте еще годик-другой, чтобы грибоедовский Скалозуб мог остроумно подметить: «По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью». Особенное лицо, которое потом будут именовать московским, столица получит благодаря продуманной разработке послепожарной комиссии восстановления новых фасадов зданий и улиц. Родился новый тип московского особняка — не очень большого, но и не маленького, красивого, но при этом довольно скромного, с колоннами, но без помпезности. А главное, необычайно милого и уютного. Комиссия выпускала целые альбомы «образцовых фасадов», по которым строились московские улицы. Оговаривалось все, начиная с этажности и вида отделки и кончая цветом окраски. Некогда застроенная в известной степени беспорядочно, Москва обретала стройность и ладность.

Трудно удержаться от одной весьма примечательной детали восстановления Москвы. Именно в годы воскрешения Первопрестольной был изобретен цемент — тот самый скрепляющий материал, которым человечество пользуется и по сей день. Нужно было быстро возродить сильно разрушенный французами Кремль. Водовзводная башня была уничтожена до основания, Никольская наполовину, остальные в разной степени. Приглашенный из Саратова талантливый инженер Егор Герасимович Челиев напряженно экспериментировал с различного рода материалами, стремясь найти состав, способный надежно скреплять кирпичи и камни. И им было совершено важное открытие: если смешать известь с глиной и при температуре 1100–1200° Цельсия обжигать эту смесь в горне на сухих дровах до «белого жару», то получится спекшийся продукт, который затем при тщательном измельчении до состояния пыли обладает высокими механическими свойствами и способностью твердеть в воде. Свое изобретение Челиев обобщил в «Трактате об искусстве приготовлять хорошие строительные растворы», вышедшем в 1822 году в Петербурге, а затем еще и в книге «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель или цемент, весьма прочный для подводных строений». Слово «цемент» (саетепtum) по-латыни означает «измельченный камень».

Нового московского архипастыря, конечно, прежде всего заботило состояние храмов и монастырей Москвы. К его приезду они в основном уже были восстановлены. Он поселился на подворье Троице-Сергиевой лавры, еще не зная, что здесь отныне ему суждено прожить до самой смерти — целых сорок шесть лет, почти полвека!

Троицкое подворье возникло на севере Москвы в 1609 году при царе Василии Шуйском как своего рода гостиница для монахов Сергиевой лавры, приезжающих в Москву. После строительства в 1695 году Сухаревой башни оно стало называться Троице-Сухаревским. В превосходную загородную резиденцию московских архиереев место превратилось стараниями незабвенного Платона (Левшина), он выпросил у императрицы Екатерины деньги и благоустроил подворье. С конца 60-х годов XVIII века оно выглядело как обширная сельская усадьба с хорошей церковью. Сам Платон жил тут мало, в основном обретался либо в своих кремлевских покоях, либо в Петербурге, либо в Сергиевой обители.

О том, что произошло в 1812 году, красноречиво свидетельствует письмо лаврского казначея иеромонаха Арсения: «Троицкое Сухаревское подворье в Москве, неприятелем выжжено все, и потому теперь остается без крыш». Воскрешал подворье второй после Бове по значению руководитель восстановительных работ в Москве итальянец Доменико Жилярди. Петропавловскую церковь, отремонтировав, переосвятили в честь преподобного Сергия Радонежского. В 1815 году московских архиереев выселили из Кремля и подворье из загородной резиденции превратилось в основную. Первым постоянным жильцом здесь стал архиепископ Августин, вторым — Серафим (Глаголевский), третьим — Филарет.

Когда он прибыл сюда 13 августа 1821 года, подворье по-прежнему имело вид усадьбы, раскинувшейся на левом берегу реки Неглинной и питаемых ею Самотечных прудов. «Близ западной ограды подворья, над крутым берегом пруда возвышалась богато изукрашенная резным узором белокаменная Троицкая церковь. За восточной, в нескольких сотнях метров, над верхушками деревьев и крышами домов видна была увенчанная двуглавым орлом граненая вертикаль Сухаревой башни. Возобновленный после учиненного французскими войсками разорения сад с прудом, убогонькие бревенчатые флигели, арендованные окрестными жителями огороды… Тихий, укромный и очень, очень далекий от шума «большой жизни» уголок».