Филарет – Патриарх Московский

— Да от них серебром за версту воняет, государь, — сказал я. — Много в своих руках серебра они держали самородного. Совсем недавно. Месяца не прошло. Самородное сильно воняет и запах долго держится, государь.

Строгановы подняли головы и раскрыли рты.

Эту провокацию я совершил, подумав, что лучше дать им шанс сразу заявить о серебре, а не в результате нашей с царём «комбинации». Строгановы всё-таки много сделали для государства Российского, думал тогда я. Понятно, что и себя не обделили… Попрятали столько серебра по Пермскому краю, что на многие поколения хватило, аж до Октябрьской Революции тысяча девятьсот семнадцатого года.

Раскрыли рты Строгановы, да как бухнется Аникей Фёдорович на колени перед царём! Сыновья подумали мгновенье и тоже пали ниц. Упали все и лежат молчат. Я посмотрел на царя-батюшку. Иван Васильевич посмотрел на меня. И так хитро посмотрел, головой из стороны в сторону покачивая.

— Ха! Фёдор у меня, пуще собаки злато-серебро чует. Дар у него такой. Молчите чего? — наконец сурово спросил государь.

— От того молчим, великий царь и государь, что вина на нас есть. Покаяться пришли.

— Ну, я не Господь Бог, чтобы каялись передо мной… Хотя, как помазанник… Ну да ладно! Кайтесь в грехах своих передо мной. Бог меня простит.

— Винимся, государь, в том, что серебро нашли и добывать стали без твоего на то разрешения.

— То вина не великая, — пожал плечами Иван Васильевич. — Прощаю. И где добытое серебро? Привезли?

Строгановы склонились ещё ниже, почти распластавшись на полу.

— Не вели казнить, государь! Не привезли! Убоялись гнева твоего!

Царь встал из кресла и, сойдя с подиума, глухо стукая о ковёр посохом, обошёл трёх «грешников» вокруг, причём «кающиеся» вздрагивали от каждого такого стука.

— Вот оно значит как? — сказал он спокойно. — Сокрыть хотели? А зачем приехали? И оставались бы в своей Перми. А теперь… Что вот мне с вами делать?

Я смотрел на государя и изумлялся. Обычно он заводился с «пол-оборота». Лицо его в гневе становилось сине-пунцовым и орал он, топая ногами, так, что свечи гасли. А тут…

— Прости, государь. Сыны глупые, хоть и старшие, нашли серебро и меня удивить хотели. Нарыли да поплавили. Я приехал, за голову схватился. Не корысти ради, государь, на благо для тебя старались. А приехали мы сообщить, что нашли серебро и образцы руды и самородки привезли, а плавленое привезти убоялись.

Аникей Фёдорович плакал, плечи его сотрясались.

— Сразу я заподозрил неладное, как запросил твой сын грамоту, Аникей Фёдорович. Фёдор спас вас, шельмец. Упредил, чтобы не успели завраться.

Царь погрозил мне пальцем.

— Верил тебе, Аникей, как себе. Сейчас веры не стало, извиняй. А посему, земли, ранее вам подаренные, себе забираю. Подати платить будешь на общих правилах. Съезжать с земель и бросать промыслы запрещаю. Всю добытую соль и поташ возите в Слободу, для чего здесь строишь за свой кошт склад и садишься на него сам. Сынов отправляешь обратно, сам же остаёшься при мне.

Голос Ивана Васильевича тёк спокойно и размеренно, словно река Волга. Аникей понял, что легко отделался и, приподняв голову, осмелился глянуть на царя.

— Вставайте ужо, — вздохнув, приказал тот и обратил взор ко мне. — Ежели б не твоя медленная гимнастика, Фёдор Никитич, порвал бы я их на клочки, а так.

Аникей тоже посмотрел на меня и мне показалось, что с благодарностью.

— Тут у меня в Слободе столица Северной Руси будет. Сам в ней править стану, без бояр. Надоели они мне со своими распрями хуже горькой редьки. Ничего решить нельзя без недельного базара. Войдёшь в моё правительство, Аникей Фёдорович?

— Господь с тобою, государь Иван Васильевич! За ласку и привет, спаси тебя Бог! Что прикажешь всё сделаю, благодетель!

Царь скривился и поднял руку.

— Ну, хватит, Аникей, а то передумаю.

Старший Строганов сложил ладони на груди крест на крест и снова склонился в поклоне.

— Нужен мне пригляд за торговлей в Архангельске. Слишком много там гостей иноземных. И англичане, и голландцы… Лес рубят и вывозят. Скоро Двина обмельчает, берега лысыми станут и осыпятся. Да и пушнину считать надо. Доходит до меня, что иноземцы покупают железо и пеньку. Надзирать за сим сможешь?

— Смогу, государь! Разреши самому торговать лесом с немцами?

— Не разрешаю, Аникей Фёдорович, — покрутил головой Ивыан Васильевич. — Какой с тебя тогда контролёр? Сам нарушать начнёшь! Только то, что найдёшь сверх меры, что в документах прописана. Деньги с этого товара твои, штраф, что возьмёшь с гостя воровского — в казну. Ясно сказано?

— Ясно, государь.

— Серебро ищите, плавьте и всё в казну направляйте. Не обижу за то. Но чтобы было без обмана…

— Господь с тобой, государь! И в мыслях не…

— Не перебивай царя! — чуть возвысил голос Иван Васильевич. — Сказано ведь: «… и по делам узнаём их…»

Аникей понурился, уперев седую бороду в крепкую грудь, обтянутою бархатным даже не кафтаном, а каким-то «казачьим» камзолом.

— Боярин Фёдор Никитич Юрьин ещё хотел спросить. Послушайте его внимательно. Многое ему открыто, но многое и знать хочет. Спрашивай, Федюня.