Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ)

Царь удивился вспышке гнева Курбского, но сам не вспылил.

— Ну, так надо было заранее продумывать, сколько брать людей, чем их кормить и где. Маршрут ты знал и командовал моим отрядом ты. И я тебе говорил: «учись считать». А ты мне, что отвечал?

— Так, я считал, что мы на Ливонцев пойдём, там бы я казну свою пополнил, а ты…

Курбский махнул рукой. Видимо, разговор сей затевался не в первый раз, а потому прекратился быстро.

— Ты, Андрюшка, наверное, ступай себе, — немного подумав и посмотрев серьёзно на князя, сказал царь. — Надоел ты мне, своим нытьём. Сказал же тебе, что из своей казны денег дам. Не много, но дам. Сам виноват, сам и хлебай свою чашу. И ещё… Узнаю, что ты обобрал своих селян-крестьян и они с голоду подохли, с тебя шкуру спущу и земель лишу.

Царь посмотрел на Фёдора.

— Вон ему отдам. У него крестьяне точно не голодают.

— Голодают пока, великий государь. Но они пришлые из других весей прибились к земле. Кормлю из своих запасов, чтобы не померли и работать могли.

— Но не мрут?

— Пока не было падежа, спаси Господи.

— Много к тебе прибилось крестьян?

— На весеннего Георгия пришло двести душ.

Царь удивлённо вскинул взгляд.

— Двести душ? Много. И ты что? Всех взял на прокорм?

— Взял, государь. Куда их девать? Не гнать же. Я всех беру. С зимы сто двадцать работников прижилось.

— И куда ты их. Тут и земли-то столько нет, чтобы прокормить такую ораву.

— На ремесленников многих переучиваю. У кого что получается, те и осваивают профессии. Ты же знаешь мои планы, государь. Вон на том берегу мастерни строятся: ткацкие, гончарные, скобяные, кирпичные. Где-то только колышками отмечены земли, а кузни и лесопилка ещё с зимы работают. Да, ты видел.

— Вот видишь? — спросил царь у Курбского. — Боярин своё хозяйство развивает, а не тянет с него соки, как вы все. Тупые вы, млять! Не доходит до вас. Прибираете себе земли и разоряете дочиста, а потом другие берёте и те зорите. Людишки от вас бегут, а вам и дела нет. Хорошо, что нашёлся хоть один, что к своим рукам их прибирает, и не бегут они к ляхам и в леса. Тьфу на вас! Ступай уже, пока я не разошёлся! И не кажись мне на глаза, пока не позову.

Курбский опустил голову и снова шагнул на закрытую дверью и крытую черепицей каменную будку лестничной площадки.

— Кирпич ещё не наладился печь?

— Нет, государь. Пробуем, но не получается пока. То пережжём, то недожжём… И это в малой печи… А как огонь распределить пор большой печи я не придумал пока. Можно и малых много поставить, но тогда я весь берег займу под склады. Найти бы где озеро с глиняными берегами. Где-то оно есть, знаю, но где, не помню.

— Найдём, Федюня, не переживай. Ты, главное, цемент начни жечь. Так и мел надо найти.

— Найдём, Федюня, найдём. Давай уже кормиться, а?

— Ну так пошли в трапезную! Там такой вид на реку…

Донжон был башней квадратного сечения с небольшим сужением кверху. Внизу башня имела сторону тридцать метров, в верней площадке двадцать. По стенам внутреннего колодца была проложена, пока деревянная, лестница. Вместе с подземными этажами «высота» башни равнялась двадцати метрам. А внешняя часть возвышалась на пятнадцать. В подвалах Донжона имелся колодец, ручей и кладовые. Еду на «крышу» поднимали в корзинах на верёвочной системе блоков.

Однако царь технические новшества не вникал, просто покосившись на висящие на крюке не распакованные корзины, а сразу сел на «своё» царское место.

Фёдор взял в руки зелёного стекла двухлитровый бутыль, плеснул себе из него напитка и выпил. Предложил царю.

— Что это?

— Хлебный мёд, государь. Не хмельной, но пенный. Вкусный. Попробуй.

— Лей. С дороги самое то. Не хочу хмельного.

Фёдор налил питьё в царский кубок. Тот попробовал, поцокал языком, облизнул губы, прибрал усы-бороду и прильнул к кубку основательно.

— Хорош мёд. В нос добре шибает. Хлебный, говоришь?

— На сухарях пережжёных.

— И у меня делают из сухарей, но не пузыриться он, как твой.

— Мой в бутылях храниться с пробкой. Оттого дух в нём накапливается, а потом пузырится. Вот, смотри.

Фёдор достал одну бутылку из-под стола. Бутылка была закупорена пробкой, закреплённой проволокой.

— Сейчас если проволоку открутить, пробку вышибет и польётся пена. Показать?

Царь, накладывая в тарелку тушёных овощей и мяса, кивнул.

— Смотри, государь, фейерверк.

Фёдор левой рукой крепко сжал пробку и осторожно раскрутил проволоку. Медовуха была прохладной, но Фёдор так и не научился выбирать время закрутки. Поэтому газу скапливалось больше необходимого и могло «бахнуть»… Оно и бахнуло. Бахнуло изрядно и из горла бутыли полилась пена.

Царь было вздрогнул от выстрела, но потом восхитился и вовремя подставил свой кубок под струю.

— Это ты здорово придумал, Федюня. Так можно наливать в кубки, сидя на противном краю стола, — засмеялся царь.

Фёдор смутился.

— Не могу пока рассчитать момент укупорки. Слишком много духу остаётся в медовухе.

— Медовуха… Ещё одно слово новое. Медодуха-медовуха… Понятно откуда оно. Мёд с духом, значится?

Фёдор пожал плечами.