Филе пятнистого оленя

На лице его появилась нетрезвая обида, и глаза замутились, словно молока в них плеснули. А голос вдруг стал жалостным, противным таким, ноющим:

— А что, у тебя есть, что ли, кто? Ну разок-то можно, а? Невиноватая я, он сам пришел — киношку помнишь? Да никто и не узнает… Этот, ну, бойфренд твой — я ему не скажу. — Он стукнул себя в грудь, и голова качнулась пьяно. — Могила…

А я вдруг усмехнулась зло, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть еще раз эту бледную физиономию, похожую на неподошедшее тесто, — трезвым он все же лучше выглядел. Понятно, что праздник у него, но все же. И произнесла прямо в это покрытое испариной лицо, спокойно и презрительно:

— Простите, Григорий, но я вас должна предупредить — если вы не прекратите свои приставания, могила может вам очень пригодиться. Я не хотела вас обидеть — уж извините…

Гриня растопырил руки и повертел ими в воздухе. Оттопырил губу.

— У-у, какие мы крутые…

Я кивнула финально.

— И пусть я в отличие от вас не состою в браке, это все же не значит, что я живу одна. И тому, с кем я живу, все это может очень не понравиться.

— Ну и кто он? — спросил Гриня таким тоном, словно призывал не ломать комедию. — Кто?

Я улыбнулась, даже в этой ситуации почувствовав, как к сердцу прилило что-то теплое и внизу тоже горячо стало и мокро. Желание острее любви, увы… И произнесла отчетливо и медленно, поражаясь в очередной раз тому, как красиво звучит его имя, особенно если произносить его низким сладострастным голосом:

— Вы его знаете, наверное… Ba-дим Юр-ский…

И засмеялась даже, увидев, как резиново растянулось Гринино лицо.

…Такой вот получился у нас день взаимных сюрпризов. Не знаю, кто кого поразил больше, но на Гриню мое известие произвело такое же неизгладимое впечатление, как его новость на меня. И я все думала о том, что узнала, и не замечала даже, как покачиваю головой, все еще не до конца веря в происшедшее. И все смотрела на туфли, забытые ею и теперь сиротливо стоящие в углу комнаты. Туфли с именем модного дизайнера, написанным почти правильно, если не знать. Всего одна буковка не та в слове — не «Журден», а «Гурден». Меняющая смысл, искажающая, ломающая представление обо всем. Лживая буковка.

И туфли эти так похожи были на нее. Потому что говорила она одно — а на деле…

Мне вдруг стало ужасно грустно — впервые за долгое-долгое время. Невыносимо тоскливо. Потому что я была бы рада узнать, что она вышла замуж за нефтяного магната, встретив его в своем казино. Что он купил ей в подарок на свадьбу это вот заведеньице. Что они провели свадебное путешествие на острове Бали. Что у их ребенка будут три гувернантки и ползунки от Ямамото.

Ей-богу, я предпочла бы, чтобы это было так…

…Двигатель закашлял сипло, задыхаясь все сильнее. Подавился пару минут, плюясь маслом или чем-то там еще, и замолчал — не то умер, не пережив чахотки, не то заснул после приступа. И я покачала головой укоризненно, и досадливо хлопнула ладонью по приборной доске, и легонько пнула лакированным ботинком педаль — аккуратно, конечно, чтобы этот самый лак не содрать. Вот уж некстати эти машинные капризы…

И ведь наверняка ничего серьезного — что-нибудь подтянуть, подвинтить, подлить какую-то микстуру спасительную, и она оживет. Специалист сразу бы определил, но я-то в этом не разбираюсь. Да и вообще опыт автомобилиста у меня пока еще очень незначительный — года еще нет.

Зато науку езды я освоила и вот уже почти год толкусь в пробках с видимым удовольствием, слушая на полную мощность «Раммштайн» в задраенном наглухо салоне. Курю себе в удовольствие английские сигареты «Собрание», черные с золотым фильтром — эстетика и изысканный характерно-кислый привкус. И никуда не хочу отсюда вылезать — мне здесь уютно, в этом вот крошечном маленьком мирке, в этой капсуле, за тысячу световых лет от всего остального мира. Почти так же уютно, как дома — в полутемной квартире со стальной дверью и тройным стеклопакетом на окнах.

Когда вожу ребенка, сажаю его сзади и всю дорогу с усмешкой смотрю на шевелящийся в зеркале заднего вида рыжеватый пух, на круглый черепок, качающийся на тоненькой шее, как одуванчик. Он очень активен, этот ребенок — совершенно не может сидеть на месте. И меняет позы и выражения с такой скоростью, с какой не сменяют друг друга даже кадры Эм-ти-ви. Только ремни детского кресла спасают — великое изобретение.

Как не вовремя!.. С другой стороны, хорошо, что уже на обратном пути — по возвращении домой. А то пришлось бы тащиться своим ходом до мамы через всю Москву — с младенцем под мышкой, утяжеленным зимним комбинезоном, со всеми его важными бутылочками и вещами. Так что мне еще повезло — его отвезти успела, а все остальное уже детали. Не такие уж серьезные, если мыслить позитивно. А сама я и на метро могу доехать — и мысль о том, что впереди у меня три свободных бездетных дня, полных секса и вкусной еды, виски и прогулок, заставит меня долететь до дома быстрее, чем на моем «мерседесе», и безо всяких там пробок.