Ситуация его бесит. Артура вообще раздражает всё, что идёт не по плану. Но пока эти планы не будут согласовываться со мной, пока он не перестанет принижать моего отца и решать за меня, как мне жить, ничего у нас не выйдет. Шмыгая носом, отстёгиваю ремень безопасности и со всей силы дёргаю ручку двери. Где-то на уровне подсознания надеюсь, что она заблокирована, но, видимо, на этом девайсе Царёв-старший при выборе подарка сыну сэкономил. Дверь открывается на раз-два, а я едва не вываливаюсь. Дикий визг тормозов заглушается моим, до смерти перепуганным и истошным. От страха, что моментально парализовал каждую клеточку тела, зажмуриваюсь, неистово цепляясь за всё, что только попадается под руку.
— Чокнутая! — Артур орёт как резаный и рывком тормозит на обочине. — Дура! Ты же могла убиться!
Крутит головой. Бьёт по рулю, явно не рассчитывая силы. А потом без малейшего намёка на нежность хватает меня за плечи и начинает трясти.
— Что же ты творишь, Анька?
— Ухожу от тебя! — срывается с губ. — Не будет никакого тест-драйва, Артур! Не со мной.
Царёв смеётся. Нервно. Натужно. Не веря. Разумеется, списывая мои слова на пережитый испуг. Ждёт, что я заберу свои слова обратно: от таких, как он, не уходят.
— Глупости! — глазами Артур встревоженно ищет ответы на моём лице, а не найдя, сникает. Мы оба понимаем, что я не отступлюсь от своих слов. Наши отношения — ошибка! Пора уже признать. Мы разные. Чересчур. Не стоило нам и начинать!
— Ты бросаешь меня? — задаёт вопрос в лоб. Нас обоих трясёт: меня от страха, Царёва – от негодования.
— Меня? — брызжет слюной Артур.
Он так близко, что мне не ст'oит никаких усилий коснуться ладонью его щеки. Немного колючей. Некогда родной и любимой. Что с нами произошло?
— Мы друзья, — дрожащими пальцами тянусь к его лицу. — Этого не изменить, Артур.
— Проваливай! — Царёв шарахается от меня, как от чумы, и вернувшись на водительское место, зло выплёвывает: — Пошла вон! И дружбу свою с собой забери. Мне на хрен она не нужна.
— Как знаешь, — бросаю прощальный взгляд на Артура: мёртвой хваткой вцепившись в руль, он тяжело дышит и бессмысленно смотрит вперёд. Ему больно, неприятно, тошно.
— Будь осторожен! — перекладываю букет на своё место, а сама как можно скорее выныриваю в ночную прохладу. Вот и всё!
— Не уходи, Ань! Прости меня! — раненым зверем ревёт Царёв, но я лишь качаю головой.
— Ты пожалеешь, Румянцева! Одумаешься! Сама придёшь!
Автомобиль резко срывается с места и уносится прочь. Смотрю, как растворяются в темноте красные огоньки фар, и никак не могу унять дрожь. Пусть так, пусть одна на обочине спящего города, зато никому и ничего не должна, вольна поступать по совести, без оглядки на капризы Царёва и его вечные придирки. Глубокий вдох. Впервые за долгое время он кажется неимоверно лёгким: свобода дурманит с первых секунд. Но вместе с ней приходит и страх.
Растерянный взгляд по сторонам: сутулые фонари, одинокие тротуары, мерцающие вывески закрытых магазинов и не единой живой души поблизости. Становится не по себе. Каждый шорох рисует в воображении ужасающие картины. Каждый скрип колючим холодом царапает нервы. Пытаюсь сообразить, где нахожусь, и вздрагиваю, когда мобильный в кармане начинает задорно вибрировать. Незнакомый номер лишь добавляет сумятицы в мысли.
— Да, — отвечаю тихо, продолжая с опаской оглядываться по сторонам.
— Алло, Аня? Это Илья, — бархатистый баритон Соколова проникает под кожу. — Ты мне нужна прямо сейчас!
— Что случилось? — стараюсь взять себя в руки, но голос всё ещё дрожит вместе со мной.
— А у тебя? — обеспокоенно уточняет Илья.
— Неважно, — отмахиваюсь от расспросов. — Рассказывай.
— Ты первая, — настаивает Соколов.
— Ладно, — переступаю с ноги на ногу. — Я сейчас стою посреди опустевшей улицы и, вздрагивая от каждого шороха, пытаюсь понять, как добраться до дома. Твоя очередь.
— Я стою голый посреди комнаты. С меня стекают остатки геля для душа и сей-то протухший суп, а рыжий сосед, которого я принял поначалу за гея, так странно косится в мою сторону, что начинаю переживать. Может, я поспешил с выводами касательно его ориентации?
— Ты серьёзно? — позабыв про осторожность, начинаю хохотать на всю улицу. — Петухов гей? Да об этом рыжем ловеласе легенды по универу ходят. А откуда суп? И почему ты голый?
— Безответная любовь Нинель не знает границ, — горько вздыхает Илья.
— Комарова тебя раздела и супом облила?
В животе начинает покалывать от дикого смеха.
— Ты её знаешь?
— О! Нинель «достояние» начфака, — хихикаю в трубку. — Сколько рыцарей полегло у её мощных ног и не сосчитать. Ты влип, Илюш!
— Тебе смешно? — возмущается парень, но чувствую сам едва сдерживает улыбку.
— А тебе нет?
Не могу успокоиться. Стоит представить Соколова голым в ужасе убегающим от Нинель, как снова заливаюсь смехом.