Филфак

— Каким ещё Федей? — хмурюсь, ни черта не понимая.

— Твоим Федей, разумеется! — хлопает глазами Анька, пока девицы в моих руках начинают нетерпеливо ёрзать. — Он мне телефон оборвал. Скучает по тебе! Любит тебя, дурачка! Жалуется, что ты совсем не звонишь ему.

— Сокол, что за ерунду она несёт? – возмущается Кристина.

— Ты, что, из голубого вагона? — испуганно вторит ей Маша.

А я едва креплюсь, чтобы не заржать. Ну, Анька! Ну, змея!

— А он вам разве не сказал? – сочувствующим голоском напевает Румянцева. — Сокол у нас, как бы это помягче выразиться… Короче, он только с виду богатырь. Илья-Муромец! А в душе… В душе он Елена Прекрасная…

— Что за бред! — пшикаю со смеху.

— Да ты не стесняйся, Илюш, — вздыхает Румянцева. — Это же природа, мы все всё понимаем!

— До меня дошло! — вскрикивает Кристина. — Эта курица наше место занять хочет! Видно же, что Сокол — мужик!

— А так? – Аня протягивает Рыжей мобильный, на экране которого светится моё фото в женских тряпках. То самое, которое я ради шутки сделал в избушке пастуха.

Прикрываю глаза и не знаю, чего хочу больше: задушить Пуговицу собственными руками или, согнувшись пополам, заржать.

— Фи! — морщит аккуратный носик Маша и несмело отходит от меня.

— Фу! — кривится Кристина и, горделиво задрав острый подбородок, сбегает.

— Вы куда? — округляет глаза Румянцева, победным взглядом провожая моих подруг. — А на фото Илюши в розовых стрингах со стразами не хотите посмотреть? Есть ещё кадр в леопардовых лосинах.

— Ты мне только что испортила репутацию, — едва сдерживая смех, пожираю глазами ревнивую занозу.

— Переживёшь! — Аня упирает руки в боки. Чувствует, чертовка, что перегнула палку. Губы кусает. Дышит так взволнованно, что крышу сносит.

— Тебе это с рук не сойдёт, Румянцева! — балдею от почти осязаемого волнения девчонки. — Теперь придётся тебе восстанавливать моё доброе имя!

Облизываюсь, как жирный кот на сметану, и пальцем подцепляю лямку рюкзака на плече Румянцевой. А потом тяну девчонку на себя.

— Тебе уже ничего не поможет! — ворчит Аня, заливаясь краской. Смешная! Её решимость медленно тонет в ощущении собственной вины. А я нагло этим пользуюсь.

— Как знать, — шепчу тихо, вдыхая нежный аромат её волос. — Сейчас проверим…

— Не-е… – только и успевает вымолвить Румянцева, как мои губы бесцеремонно накрывают её. И плевать я хотел на Царёва!

Гул чужих голосов, дребезжание звонка, чьи-то шаги — всё растворяется в безумной трели наших с Аней сердец. Поначалу невесомый, почти невинный поцелуй уже в следующее мгновение становится до дрожи жадным и неприличным. Я забываю, что Аня не моя, что мы стоим посреди оживлённого холла универа, а где-то там, в переполненных аудиториях, о моей ориентации с невиданной скоростью расползаются слухи. Всё это неважно! Я утопаю в нежности любимых губ. Схожу с ума от осознания, что Румянцева мне отвечает… Да что там! Она сама с какой-то дикой, необузданной жаждой впивается в мои губы… Разве так целуют нелюбимых?

— Нам надо поговорить, – щекочет дыханием Пуговка. Вот же, неугомонная зараза!

— Пошли! — нехотя выпускаю из плена сладкие губы и, схватив Румянцеву за руку, веду девчонку во двор.

— Ну! Говори!

Мы садимся на скамейку под старым раскидистым тополем, с веток которого при каждом дуновении ветра срываются желто-рыжие листья. Они медленно кружат в воздухе и без спроса приземляются прямо на нас с Аней. Но мы так увлечены разглядыванием друг друга, что ни черта не замечаем.

Странная штука – любовь. Приходит из ниоткуда и сужает привычный мир до границ одного-единственного человека. Их вокруг сотни, тысячи, миллионы… А ты начинаешь дышать только рядом с ней. Одной. С забавной чёлкой, закрывающей лоб, и вздёрнутым носом. Смотришь на неё и внезапно осознаёшь, что весь твой мир до неё был пустым и чёрно-белым, а сейчас начинает играть красками. Сочными. Яркими. И потерять её ты никак не можешь! Права такого не имеешь.

— Илья, – выдыхает взволнованно Аня. Теребит рюкзак. И совершенно точно не может подобрать нужных слов. А я понимаю, что не позволю Царёву снова встать между нами.

— Стой! — беру Румянцеву за руку. — Пообещай, что не станешь говорить про Царёва! Не надо, ладно?

— Как знаешь, – бормочет Аня, а потом сворачивает не туда: — Я Яну твою нашла, Соколов.

— Кого ты нашла? — дебильная оторопь сковывает тело. — Яну?

Настороженно смотрю в наивные глазища Румянцевой. Те сияют, как Эйфелева башня в новогоднюю ночь и искрятся глупой надеждой и безмерной печалью.

— Ну да,— пожимает тонкими плечиками и отводит взгляд, пока моё сердце ухает в пятки.

Мне нет никакого дела до Яны, но найти Талееву и не раскрыть моего обмана — нереально. Тогда какого лешего Анька так спокойна?

– Это было непросто, — бормочет, разглядывая под ногами пыль.