— А ты, что, кроме как в нос, бить никуда не умеешь? – раззадоривая Царёва, начинаю медленно закатывать рукава сорочки, попутно разминая шею. Меня не смущает ни толпа зевак, постепенно замыкающая нас с Артуром в тесное кольцо своего внимания, ни пожилой преподаватель, недоумённо поправляющий очки на носу, ни даже Румянцева, с рюкзаком наперевес, вылетевшая из соседней аудитории. Уничтожить Царёва, стереть его наглую ухмылку с лица, — это всё, о чём мечтаю! Но Артур снова играет не по правилам...—Ладно, живи, филолог! — по всей видимости, заметив вдалеке Аню, парень моментально меняется в лице. — А то опять свалишься тут подбитой уткой. Да и у меня есть дела поважнее. Например, девушку любимую к груди прижать.
Глава 16. Напыщенный индюк
Прокручиваю сообщение Царёва, и вместо того, чтобы активно зарабатывать зачёт по основам преподавательской деятельности, заворожённо смотрю в окно. Передо мной стоит куда более весомая задача: не ошибиться в выборе правильного пути.
Уже несколько дней я не нахожу себе места. И всему виной гордая птичка Сокол, а если быть точнее, обыкновенный зазнавшийся индюк. А как иначе назвать Илью, разгуливающего по универу с видом первостатейного мачо? Изображая из себя брутального самца, Соколов ходит по коридорам, не замечая ничего вокруг. Нос задран. В глазах нахальный огонёк. Вместо пожёванных коровой кед, на ногах красуются белоснежные кроссовки, а старые потёртые джинсы уступили место стильным брюкам. Взъерошенные, будто спросонья волосы, небрежно закинутый на плечо рюкзак — меня не покидает ощущение, что Илью подменили. И это я молчу о толпах зелёных первокурсниц возле него. Все как с ума посходили. Вьются вокруг Сокола, как мухи над вареньем. Откровенно строят глазки, попами своими виляют… куда тут мне?
— А давайте-ка подумаем, какие институты воспитания и обучения мы сможем назвать, вспомнив русскую художественную литературу, — убаюкивающий голос Степана Сергеевича, нашего преподавателя по ОПД, монотонно разливается по небольшой аудитории, но я так глубоко увязла в своих переживаниях, что не разберу ни слова. И даже когда старичок произносит мою фамилию, я продолжаю пытать себя неразрешимыми вопросами.
Первое время я списывала странное поведение Ильи на обычную обиду и даже пыталась его понять. Да и кому было бы приятно очутиться на месте Соколова? Те наши с ним поцелуи ни разу не походили на искусственное дыхание. Они были настоящими. Безумными. И главное, взаимными. А потому побег Ильи поначалу казался мне лишь проявлением ревности. А ревнует, значит… значит что-то чувствует, верно? Но по всей видимости, я ошибалась. Вместо того чтобы раз и навсегда прояснить ситуацию, Илья полностью от меня закрылся.
Несколько раз я порывалась поговорить с Ильёй, всё ему объяснить, рассказать про Яну и Артура, а ещё признаться, как много места в глупом сердце теперь занимает его белокурый образ. Но мои попытки встретиться все как одна были обречены на провал. Во-первых, Илья так и не обзавёлся мобильным. А во-вторых, связался не с той компанией.
— Румянцева! — повторяет Степан Сергеевич, но я снова его не слышу. Точнее, слышу, но пропускаю его слова мимо ушей.
Неоднократно я приходила к Илье в общагу, вот только парня так ни разу и не застала. То он пропадал на съёмках, то запирался с Нинель в её комнате, то ещё где… А эти дурацкие слухи? Они как тараканы выползали из-под всех щелей и настырно заполняли собой все мысли. Ни для кого не секрет, что подпасть под влияние Нинель — это как продать душу дьяволу: успех обеспечен, но какой ценой?
— Румянцева, проснись! — голос преподавателя становится всё громче и смешивается с нарастающими смешками с задних парт, а я лишь вздыхаю.
Самое противное случилось накануне… Дурацкий чат просто взорвался откровенными снимками Соколова в одних бòксерах. Да я и сама выпала из жизни, до бесконечности увеличивая на экране смартфона те фотографии. И где только Илья научился так позировать? Раскованные движения, томный взгляд с игривым прищуром… Ну как тут устоять? Вот и наши девчонки, как с цепи сорвались… Засыпали Соколова смайликами, лайков ему понаставили, наверное, и личку оборвали… А я ревную. Сильно! Невыносимо! Даже больше, чем к Яне. Если та просто эфемерное воспоминание, то эти — живые, из плоти и крови. А ещё бесстыжие и наглые.
Даже в нашей подгруппе только и разговоров что о голубоглазом ангеле с первого курса. Бррр!
И вот зачем, спрашивается, мне сейчас соглашаться на условия Царёва? Соколову и дела нет ни до меня, ни до Яны своей… А я, впустив на порог своей жизни Царёва, рискую окончательно заблудиться.
— Румянцева, последнее китайское предупреждение! Отвечать будем?
Пожимаю плечами. Нет! Не вместо ответа Степану Сергеевичу, а оттого что вконец запуталась в закоулках своего сердца.