Филиал

– А что ты сейчас набираешь?

– Булгакова для «Ардиса».

– Почему же ты не смеешься?

Моя жена удивленно приподнимает брови:

– Потому что я набираю совершенно автоматически.

Навстречу мне спешит экономический обозреватель Чобур. Девятый год он курит мои сигареты. Девятый год я слышу от него при встрече братское:

«Закурим!»

Когда я достаю мои неизменные «Голуаз» и зажигалку, Чобур уточняет: «Спички есть».

Иногда я часа на два опаздываю. Завидев меня, Чобур с облегчением восклицает:

– Целый день не курил! Привык к одному сорту. Втянулся, понимаешь… Закурим!

Я спросил Чобура:

– Как дела?

– Потрясающие новости, старик! Мне дали наконец четырнадцатый грэйд в тарифной сетке. Это лишние две тысячи в год! Это новая жизнь, старик! Принципиально новая жизнь!.. Закурим по такому случаю.

Напротив кабинета редактора сидит машинистка Полина. Когда-то она работала в нашей франкфуртской секции. Познакомилась с немецким актером. Вышла замуж. Переехала с мужем в Нью-Йорк. И вот этот Клаус сидит без работы.

Я говорю Полине:

– Надо бы ему поехать в Голливуд. Он может играть эсэсовцев.

– Разве Клаус похож на эсэсовца?

– Я его так и не видел. На кого он похож?

– На еврея.

– Он может играть евреев. Полина тяжело вздыхает:

– Здесь своих евреев более чем достаточно.

Редактор Тарасович приподнялся над столом, заваленным бумагами.

– Входи, – говорит, – присаживайся. Я сел.

– Тебе в Калифорнии бывать приходилось?

– Трижды.

– Ну и как? Понравилось?

– Еще бы! Сказочное место. Райский уголок.

– Хочешь еще раз туда поехать?

– Нет.

– Это почему же?

– Семья, домашние заботь! и так далее.

– Тем более – поезжай. Отдохнешь, развлечешься. Между прочим, в Калифорнии сейчас – апрель.

– То есть как это?

– Ну, в смысле – жарко. Я бы не задумываясь поехал – солнце, море, девушки в купальниках… Прости, отвлекся.

– Нет уж, продолжай, – говорю.

Редактор продолжал:

– Еще один вопрос. Скажи мне, что ты думаешь о будущей России? Только откровенно.

– Откровенно? Ничего.

– Своеобразный ты человек. В Калифорнию ехать не хочешь. О будущей России не задумываешься.

– Я еще с прошлым не разобрался… И вообще, что тут думать?! Поживем – увидим.

– Увидим, – согласился редактор, – если доживем.

Тарасович давно интересовался:

– Есть у тебя какие-нибудь политические идеалы?

– Не думаю.

– А какое-нибудь самое захудалое мировоззрение?

– Мировоззрения нет.

– Что же у тебя есть?

– Миросозерцание.

– Разве это не одно и то же?

– Нет. Разница примерно такая же, как между штатным сотрудником и внештатным.

– По-моему, ты чересчур умничаешь.

– Стараюсь.

– И все-таки, как насчет идеалов? Ты же служишь на политической радиостанции. Идеалы бы тебе не помешали.

– Это необходимо?

– Для штатных работников – необходимо. Для внештатных – желательно.

– Ну, хорошо, – говорю, – тогда слушай. Я думаю, через пятьдесят лет мир будет единым. Хорошим или плохим – это уже другой вопрос. Но мир будет единым. С общим хозяйством. Без всяких политических границ. Все империи рухнут, образовав единую экономическую систему…

– Знаешь что, – сказал редактор, – лучше уж держи такие идеалы при себе. Какие-то они чересчур прогрессивные.

Год назад Тарасович заговорил со мной о штатной работе:

– Ты знаешь, что Клейнер в больнице? Состояние критическое.

(Клейнер был одним из штатных сотрудников.) Я спросил:

– Думаешь, надежда есть?

– Сто шансов против одного. А значит, освобождается вакансия.

– Я спрашиваю – надежда есть, что он будет жить?

– А-а… Это вряд ли. Жаль, хороший человек был. И не в пример тебе – убежденный борец с коммунизмом.

Пришлось мне объяснить редактору:

– Понимаешь, штатная работа не для меня. Чиновником я становиться не желаю. Дисциплине подчиняться не способен. Подработать – это с удовольствием. Но главное мое занятие – литература.

– Сочувствую, – заметил Тарасович искренне, без всякого желания обидеть.

Тарасовича два раза отвлекали. Затем он бегал в студию. Затем беседовал по телефону женским голосом: «Кого вам надо?.. Нету Тарасовича. Сама его весь день разыскиваю…» Затем чинил компьютер с помощью ножа для разрезания бумаги. И лишь потом он сформулировал мое задание:

– Едешь в Калифорнию. Участвуешь в симпозиуме «Новая Россия». Записываешь на пленку все самое интересное. Берешь интервью у самых знаменитых диссидентов. Дополняешь все это собственными размышлениями, которые можно почерпнуть у Шра-гина, Турчина или Буковского. И в результате готовишь четыре передачи, каждая минут на двадцать.

– Ясно.

– Вот программа. Действуют три секции: общественнополитическая, культурная и религиозная. Намечено около двадцати заседаний. Тематика самая невероятная. От Брестского мира до Ялтинской конференции. От протопопа Аввакума до какого-нибудь идиотского Фета. Короче, Россия и ее будущее.

– Какое же это будущее – Фет, Аввакум?..

– Меня не спрашивай. Есть программа. Пожалуйста – «Эхо Ялтинской конференции. Доклад Шендеровича». Читаю дальше: «Фет – провозвестник еврокоммунизма. Сообщение Фокина». Между прочим, тут есть и о будущем. Вот, например. «Россия и завоевание космических пространств». «Экуменические центры будущей России». И так далее.

– Сориентируюсь на месте.