Филиал

– Факт! – отозвался из своего утла загадочный религиозный деятель Лемкус.

Мистер Хиггинс слегка насторожился и добавил:

– Убежден, что Россия скоро встанет на путь демократизации и гуманизма!

– Факт! – все так же энергично реагировал Лемкус.

Мистер Хиггинс удивленно поднял брови и сказал:

– Будущая Россия видится мне процветающим свободным государством!

– Факт! – с тем же однообразием высказался Лемкус.

Наконец мистер Хиггинс внимательно оглядел его и произнес:

– Я готов уважать вашу точку зрения, мистер Лемкус. Я только прошу вас изложить ее более обстоятельно. Ведь брань еще не аргумент-Усилиями Самсонова, хорошо владеющего английским, недоразумение было ликвидировано.

Мистер Хиггинс дал нам всевозможные инструкции. Коснулся быта: транспорт, стол, гостиничные услуги. Затем поинтересовался, есть ли вопросы.

– Есть! – закричал Панаев. – Когда мне деньги вернут?

Самсонов перевел.

– Какие деньги? – удивился Хиггинс.

– Деньги, которые я истратил на такси. Хиггинс задумался, потом мягко напомнил:

– Лично я доставил вас из аэропорта на своей машине. Вы чтото путаете.

– Нет, это вы что-то путаете.

– Хорошо, – уступил мистер Хиггинс, – сколько долларов вы израсходовали? Панаев оживился:

– Восемьдесят. И не долларов, а франков. Машину-то я брал в Париже.

Мистер Хиггинс оглядел собравшихся:

– Вопросов больше нет?

Тут поднял руку чешский диссидент Леон Матейка:

– Почему я не вижу Рувима Ковригина? Все зашумели:

– Ковригин, Ковригин!

Бывший прокурор Гуляев воскликнул:

– Господа! Без Ковригина симпозиум теряет репрезентативность!

Мистер Хиггинс пояснил:

– – Все мы уважаем поэта Ковригина. Он был гостем всех предыдущих симпозиумов и конференций. Наконец, он мой друг. И всетаки мы его не пригласили. Дело в том, что наши средства ограничены. А значит, ограничено число наших дорогих гостей. За каждый номер в отеле мы платим больше ста долларов.

– Идея! – закричал чешский диссидент Матейка. – Слушайте. Я перебираюсь к соседу. В освободившемся номере поселяется Ковригин.

Все зашумели:

– Правильно! Правильно! Матейка перебирается к Далматову. Рувимчик занимает комнату Матейки. Матейка сказал:

– Я готов принести эту жертву. Я согласен переехать к Далматову. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О том, чтобы заручиться моим согласием, не было и речи.

Мистер Хиггинс сказал:

– Решено. Я немедленно позвоню Рувиму Ковригину. Кстати, где он сейчас? В Чикаго? В Нью-Йорке? Или, может быть, на вилле Ростроповича?

– Я здесь, – сказал Рувим Ковригин, нехотя поднимаясь.

Все опять зашумели:

– Ковригин! Ковригин!

– Я тут проездом, – сказал Ковригин, – живу у одного знакомого. Гостиница мне ни к чему. Матейка воскликнул:

– Ура! Мне не придется жить с Далматовым! Я тоже вздохнул с облегчением. Ковригин неожиданно возвысил голос:

– Плевать я хотел на ваш симпозиум. Все собравшиеся здесь – банкроты. Западное общество морально разложилось. Эмиграция – тем более. Значительные события могут произойти только в России!

Хигтинс миролюбиво заметил:

– Да ведь это же и есть тема нашего симпозиума.

Вечером нам показывали достопримечательности. Сам я ко всему этому равнодушен. Особенно к музеям. Меня всегда угнетало противоестественное скопление редкостей. Глупо держать в помещении больше одной картины Рембрандта…

Сначала нам показывали каньон, что-то вроде ущелья. Увязавшийся с нами Ковригин поглядел и говорит:

– Под Мелитополем таких каньонов до хрена! Мы поехали дальше. Осмотрели сельскохозяйственную ферму: жилые постройки, зернохранилище, конюшню.

Ковригин недовольно сказал:

– Наши лошади в три раза больше!

– Это пони, – сказал мистер Хиггинс.

– Я им не завидую.

– Естественно, – заметил Хиггинс, – это могло бы показаться странным.

Затем мы побывали в форте Ромпер. Ознакомились с какой-то исторической мортирой. Ковригин заглянул в ее холодный ствол и отчеканил:

– То ли дело наша зенитная артиллерия!

Более всего нас поразил кофейный автомат. Мы ехали по направлению к Санта-Барбара. Горизонт был чистый и просторный. Вдоль шоссе тянулись пронизанные светом заросли боярышника. Казалось – до ближайшего жилья десятки, сотни миль.

И вдруг мы увидели будку с надписью «Кофе». Автобус затормозил. Мы вышли на дорогу. Прозаик Беляков шагнул вперед. Внимательно прочитал инструкцию. Достал из кармана монету. Опустил ее в щель.

Что-то щелкнуло, и в маленькой нише утвердился бумажный стаканчик.

– Дарья! – закричал Беляков. – Стаканчик!

И бросил в щель еще одну монету. Из неведомого отверстия высыпалась горсть сахара.

– Дарья! – воскликнул Беляков. – Сахар! И опустил третью монету. Стакан наполнился горячим кофе.