Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Советские ученые, изучавшие телепатию, а не входили ли они в число заговорщиков? Казалось более логичным представить, что они состоят на службе у Империи, чьим самым откровенным, если не самым изощренным, воплощением являлся Советский Союз. Но не стоило забывать о диссидентах; да, не исключено, что с ним, рискуя собственной жизнью, пытались связаться ученые-диссиденты. Может быть, скорее следовало рассмотреть гипотезу, согласно которой советские ученые, вовсе не диссиденты, а напротив, верные слуги Империи, перехватили послание, которое пытались отправить ему тайные христиане, и стремились заглушить информацию. В те времена, когда Дик жил на Гасиенда-уэй, один из наркоманов, ныне покойный, специализировался на следующей шутке: когда кто-нибудь хотел позвонить по телефону, он проговаривал вслух высоким голосом и достаточно быстро другие цифры, какие придут в голову, вследствие чего было совершенно невозможно набрать нужный номер. Если русские проделывают с ним подобный фокус, послание христиан должно просто забить частоту, так что его содержание является совершенно случайным и не имеет смысла. Но не следовало спешить с выводами. Тот факт, что послание сбивает его с толку, еще не доказывает, что оно бессмысленно, что это не то правильное послание, которое Дику хотели передать его невидимые друзья. На самом деле существует вероятность того, что это послание адресовано не его сознанию, а направлено непосредственно в какую-нибудь подкорковую зону, более скрытую и более надежную. И, несмотря на все рассуждения, ничто не могло поколебать уверенности Фила в том, что накопленные внутри него и без его ведома сведения начинают информировать его нервную систему и изменять ее. Возможно, это делается для его же блага и, в любом случае, для того, чтобы восторжествовал свет.

В последующие дни сны стали более яркими и информативными. У Дика создалось впечатление, что он проходит ускоренный курс, сам не зная, по какому предмету. Хотя и подозревал, что видит во сне русские тексты: страница за страницей, сотни технических учебников, набранных кириллицей.

И тогда-то он вновь вспомнил о статье Станислава Лема.

Несколькими месяцами ранее Дику прислали немецкий перевод статьи, опубликованной в одном польском журнале за подписью Станислава Лема. Лем считался великим писателем-фантастом стран Восточного блока, его книги были переведены на многие языки, а режиссер Арсений Тарковский снял по его роману «Солярис», одноименный кинофильм, своего рода ответ на «Одиссею 2001 года». И вот этот известный человек взялся за написание литературоведческой статьи, подробно проанализировав современную американскую научную фантастику. Суть статьи сводилась к следующему: все ничтожества и бездарности, за исключением Филипа К. Дика.

Обвинения польского фантаста не были голословными, но подкреплялись аргументами высоко культурного человека и специалиста, и потому тем больше удивляло сделанное для Дика исключение: его было сложно представить неким небожителем, случайно оказавшимся среди скотоводов. Лем, к тому же, и не пытался это сделать, напротив, он подчеркивал его дурной вкус, неуклюжий стиль и банальные интриги. Однако, несмотря на все это, по мнению Лема, Дика от его собратьев по перу отделяла пропасть, сходная с той, что пролегла между автором «Преступления и наказания» Достоевским и теми, кто сочиняет обычные детективы. Дик в своей наивной манере выражал пророческие истины, касающиеся современного мира, и лучше всего ему это удалось в «Убике».

Дику льстили эти похвалы, хотя они его в то же время и немного беспокоили. Он сам никогда не считал роман «Убик» лучшим своим произведением. Он чаще вспоминал тот ужасный период в его жизни, в который книга была написана, когда все рушилось как в его доме, так и в его голове. И вот спустя всего несколько месяцев многочисленные европейские читатели разглядели в этом сделанном наспех романе глубокий мистический смысл. Осенью Дика посетил его французский издатель Патрис Дювик и торжественно объявил, что считает роман «Убик» одним из пяти наиболее выдающихся произведений в истории человечества.

— Подождите, Патрис, вы, наверное, хотите сказать, одной из пяти лучших научно-фантастических книг?..

— Нет, — настаивал француз, — одним из пяти наиболее значимых произведений в истории человечества.

Дик не смог тогда выяснить ни почему Дювик так считает, ни каковы были остальные четыре книги, но убежденность, с которой издатель произнес эту фразу, заставила его призадуматься.