Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Те, кто прочел его, открыли радушного затворника, окруженного заботой, любящего нюхательный табак и галлюциногены, Хайнриха Шютца и рок-группу «Grateful Dead», покоряющего необразованных хиппи занимательными разговорами, поглядывающего на всех проходящих мимо девушек под снисходительным взглядом его очень юной, очень робкой и очень привлекательной жены. Несчастный, неуравновешенный человек, который в Пойнт Рэйс верил, что потерял разум, попав под власть Анны и Палмера Элдрича, казалось, к сорока годам превратился в своего рода благодушного гуру, пристрастившегося к психоделическим наркотикам, чтобы проверить непосредственно на практике как собственные теологические гипотезы, так и гипотезы своих знаменитых предшественников, которых он отныне изо всех сил цитировал, превращая самый скромный научно-фантастический роман в лоскутное одеяло из эпиграфов, заимствованных у Боэция, Мэтра Экхарта или святого Бонавентура. Хотя после того единственного и ужасного опыта Дик ни разу больше не принимал ЛСД, он считался ветераном в этом деле и, как и Тимоти Лири, придерживался мнения, что «в XX веке вести религиозную жизнь без ЛСД, — это то же самое, что изучать астрономию невооруженным глазом». Он любил рассказывать, как однажды Лири позвонил ему из гостиничного номера Джона Леннона в Канаде, где «Битлз» были на гастролях. Да, торжественно повторял он, наслаждаясь дрожью полунедоверия, полублагоговения, которую он вызывал у слушателей, из номера Джона Леннона! Лири и Леннон, оба совершенно пьяные, только что прочли «Три стигмата Палмера Элдрича» и пришли в полный восторг. «Это как раз то, что нужно! Именно то!» — икал Леннон, ползая по ковру. Он заявил автору, что по его книге необходимо снять фильм, психоделический фильм, который будет соответствовать по стилю их новому альбому «Sergent Pepper’s Lonely Hearts Club Band». Застигнутый врасплох, Дик не имел времени подумать о тесте, позволившем бы ему установить, что его собеседники были именно Ленноном и Лири, а не парочкой шутников, желающих сойти за этих двух олимпийских божеств, но когда на следующий год альбом вышел, он узнал его название, так же как и название песни во славу ЛСД, о которой Леннон ему тогда говорил — «Lucy in the Sky with Diamonds». После этого эпизода стремление Дика похваляться знакомством с известными людьми возросло, и у него появилась мысль о том, что он оказывает на окружающих некое тайное, почти оккультное влияние. Действительно, в определенных кругах, эпитет «филдиковский» стал обозначать странные ситуации, некий искривленный, но точный способ видеть мир, а также служило паролем. Молодые люди, зачастую вовсе не будучи поклонниками научной фантастики, как, например, критик рок-музыки Пол Уильямс или авторы комиксов Роберт Крамб и Арт Шпигельман, говорили в своих дешевых журналах о Филипе Дике как об одном из скрытых гениев современной эпохи.

Эта роль вполне подходила Дику. Он держал на расстоянии то, что его так напугало, превратив опасную навязчивую идею в профессиональный, как бы мы теперь выразились, бренд и мировую легенду. Как тогда говорили, Бог был его коньком. Никто не соперничал с Филипом Диком в этой области, никто не упрекал его в том, что он отважился затронуть подобную, хотя он и был при этом, согласно тогдашним убеждениям, бунтовщиком, не уважающим и подрывающим неизбежно застывшие традиции. Дик не любил вспоминать ни то время, когда он писал «Три стигмата Палмера Элдрича», ни отвратительный страх, в который его погрузил ЛСД. Но ему льстило то, что об этой книге говорили как о «черной мессе», что ему подарили пластинку с леденящей сонатой Скрябина, носившей это название, что ему то и дело повторяли, мол, родись он на несколько веков раньше, инквизиторы давно бы уже сожгли его на костре. Открыв Борхеса, который только что получил всемирную известность наравне с Толкиеном и М. С. Эшером, Дик восхищался лукавым и шаловливым дилетантизмом, заставляющим аргентинца говорить о теологии как об одной из ветвей фантастической литературы, как об обольстительном и несерьезном интеллектуальном развлечении. Он подражал его парадоксам («Америка, — любил говорить Дик, — поддерживает два суеверия: что Бога нет и что марки сигарет отличаются друг от друга»), его игривому педантизму и даже пытался было подражать его манере писать, взявшись, в соавторстве с другим «интеллектуалом» от научной фантастики, Роджером Желязны, за создание запутанной религиозной фантазии, которую они сочиняли целых десять лет, и в итоге у них получилось произведение «без начала и конца».