Филипп Август

Филипп завещал 10 000 ливров своей «дражайшей супруге Ингеборге». В 1218 году он ей уже пообещал такую же сумму, предназначенную для оплаты заупокойных служб. В завещании 1222 года он признавал, что мог бы выделить королеве больше денег, но вместо этого предпочел употребить огромную сумму на то, чтобы загладить свои злоупотребления в отношении подданных.

Король хотел уменьшить свое чувство вины за тяжелое, беззащитное положение, в котором оказались заморские латинские государства, и смягчить последствия провала Пятого крестового похода, проходившего без его участия. Поэтому он выделил Иоанну де Бриенну, королю Иерусалимскому, госпитальерам и тамплиерам 150 000 марок серебра, чтобы они могли постоянно содержать 300 рыцарей с полной экипировкой.

Король также не забыл бедняков, сирот и прокаженных. Он завещал им 21 000 парижских ливров. Наконец, он в последний раз наградил своих служащих, выделив для этого 2000 ливров. Он дал 10 000 ливров своему второму сыну, Филиппу, рожденному Агнессой Меранской, и зарезервировал за старшим сыном, Людовиком, сумму денег, крайний размер которой он не установил с тем условием, что сын потратит ее на защиту королевства или на «дальнее паломничество», если захочет совершить его по внушению Божьему.

Теперь Филипп II мог подумать о себе и спасении своей души. Он решил возвести одно аббатство вблизи Шарантонского моста и пожертвовал 240 ливров ежегодной ренты из доходов Парижского превотства, чтобы двадцать священников ордена Святого Виктора могли там поселиться и каждый день торжественно отправлять божественную службу. Он не забыл и аббатство Сен-Дени. Именно его он избрал местом для своей гробницы и дал ему королевские короны, украшенные драгоценными камнями, чтобы монахи каждый день молились о его спасении.

Кого он назначил своими душеприказчиками, то есть исполнителями своего завещания? Тех, кто выжил из его верной команды. Находясь на краю могилы, он выказал доверие Герену, епископу Санлиса, Бартелеми де Руа, камерарию, и брату Эмару, казначею Тампля. Твердый в своем выборе и дружеских предпочтениях, он дал, таким образом, последнее свидетельство своего расположения и признательности к тем, кто помог ему созидать его королевство и укреплять его власть[305].

Филипп, «король французов» («rex Francorum»), мог теперь ожидать свою смерть. На самом деле он по-настоящему не оправился после сентября 1222 года, когда его трясло от начинавшейся четырехдневной малярии. Несмотря на повторяющиеся приступы болезни, он продолжал свои труды и поездки, но постепенно слабел. Одиннадцатого июля 1223 года, когда он находился в своем замке Паси-сюр-Эр, его состояние резко ухудшилось, и ему отворили кровь. Тем не менее он отказался следовать советам своих врачей, которые предписывали ему строгий режим с диетой и воздержание от вина. Он благочестиво исповедался и причастился, а своему сыну наказал жить в страхе Божьем, защищать Церковь, проявлять справедливость в отношении своего народа и покровительствовать бедным и слабым. В четверг 13 июля король почувствовал небольшое облегчение и решил направиться в сторону Парижа. Начиная с 6 июля, там проходил собор, на котором под председательством кардинала-легата Конрада рассматривался вопрос об альбигойцах. Однако новый и жестокий приступ горячки скрутил короля и заставил остановиться в Манте, где он и умер без особых мучений на следующий день, 14 июля 1223 года, в возрасте пятидесяти восьми лет.

Мастера «погребального искусства» умастили тело почившего короля душистым маслом, миррой, забальзамировали его и поместили в гроб. Затем оно было доставлено в Сен-Дени в сопровождении внушительного кортежа, участники которого, не скупясь, раздавали милостыню беднякам и проявляли большую щедрость в разных местах, через которые им пришлось проехать. Похороны, устроенные в аббатстве, были достойны короля. Папский легат и архиепископ Реймсский одновременно отслужили мессу на двух алтарях. При этом их окружали многочисленные прелаты, прибывшие на собор в Париж: английский епископ Норвича, архиепископ Санса, Готье Корню, архиепископы Тура и Руана, епископы Шалона-на-Марне, Нуайона, Санлиса, Бове, Арраса, Амьена, Орлеана, Мо, Невера, Байё, Кутанса, Авранша, Лизьё и Тулузы. Среди светских сеньоров, присутствовавших на похоронах, Вильгельм Бретонец упоминает лишь наследного принца Людовика, его единокровного брата Филиппа, а также Иоанна де Бриенна, короля Иерусалима[306].

***