Филипп IV Красивый. 1285–1314

Он был высоким и крепким, с красотой, характерной для капетингских принцев, но в нем чувствовалось подавляющее величие. Не будет лишним сказать, что он был блондином и имел румяный цвет лица: все потомки королевы Изабеллы де Эно[76], первой жены Филиппа Августа, имели светлую кожу и волосы. Это все, что известно о внешности Филиппа Красивого. Надгробное изваяние, которое можно увидеть в Сен-Дени, имеет невыразительное лицо, с чертами, несомненно, приятными и даже проникнутыми определенным благородством, но лишенными характера и обнаруживающими странную мягкость. Откуда некоторые историки взяли, что это лицо излучало энергию? Три сына, лежащие рядом с ним, очень похожи на него. Очевидно, что эти четыре лица являются стереотипными и не могут быть использованы в качестве эталона. изображение Филиппа, выгравированное на печати в 1286 году, не дает нам никакой дополнительной информации. С другой стороны, у нас есть рисунок из коллекции Геньера[77], изображающий королеву Жанну Наваррскую, основанный на оригинале, который сейчас утерян. Накидка, закрывающая шею, капюшон, кончик которого падает на лоб, и волосы с тщательно уложенными локонами очерчивают хорошо сложенное лицо, возможно, немного широкое в области скул. Рот маленький, тонко очерченный; брови тонкие и изящно изогнутые. Нос прямой и длинный. Жанна должна была быть красивой, с поистине королевской внешностью. Маленькая собачка на ее руках не смягчает ее природной надменности. Взгляд напряженный, пристальный. Невозможно сомневаться, что это жена Филиппа Красивого, в соответствии с тем представлением, которое о нем сложилось. Она едва сдерживается, чтобы не улыбнуться. Она наблюдает и размышляет. Видно, что эта высокая, несколько чопорная женщина соответствовала своему предназначению, но она не была покладистой, и для мужа стала чем-то иным, чем "царственным чревом". Тем не менее, она родила ему семерых детей.

Филипп Красивый был коронован в Реймсе вместе со своей женой 6 января 1286 года, в день Богоявления. Примат и Нанжи почти ничего не говорят об этой церемонии, они посвящают ей всего две строки! Возможно, молодой король не придавал коронации такого же духовного значения, как его святой дед. Затем он начал свою деятельность в качестве короля, с командой советников своего отца и аббатом Матье де Вандомом. Точнее было бы сказать, что он приступил к управлению королевством без колебаний, так как очень быстро появились новые тенденции.

Не было недостатка в международных проблемах, частично унаследованных от недальновидности и просчетов Филиппа Смелого. Если мир с Англией казался на какое-то время обеспеченным, то с Испанией дело обстояло иначе. Война с Арагоном продолжалась в Пиренеях и на границах Лангедока. Права инфантов де Ла Серда, источник конфликта с Кастилией, остались нерешенными. Итальянский полуостров был охвачен волнениями. Карл II Анжуйский остался в плену в Арагоне, а регентство Неаполитанского королевства осуществлял Роберт Артуа, которому пришлось сражаться и с сицилийцами, и с гибеллинами. Филипп Красивый отказался облачиться в военные доспехи и положиться непредсказуемые результаты в сражениях. Прежде чем стать рыцарем, он хотел стать государственным деятелем. Он не был лишен храбрости, но предпочитал дипломатию сиюминутным подвигам, реализм — героическим мечтаниям. Однако в арагонских победах было столько провокаций, что можно было бы извинить такого молодого человека за то, что он поддался искушению. В рыцарской среде его отношение даже считалось подозрительным.

Педро III был мертв. Альфонс, его старший сын, правил Арагоном; второй, Хайме, был королем Сицилии. Альфонс сражался со своим дядей, королем Майорки, которому Филипп Красивый поручил защищать французскую границу. Хайме сражался в Апулии и Калабрии против Роберта Артуа. Оба добивались серьезных успехов. Адмирал де Лориа наводил ужас на побережье Лангедока: он застал врасплох и опустошил королевские порты Эг-Морт и Агд, не забыв устроить резню населения. Хайме Майоркский потеряла Балеарские острова. Наваррская армия была разбита арагонцами. Эта череда неудач не поколебала решимости Филиппа Красивого. Казалось, это даже не тронуло его. Он не торопился, так как знал, что народ жаждет мира.